Жемчужница

Тики был осторожен и мягок, он начал обрабатывать ее увечья тотчас же, едва только вода впиталась и белый налет исчез. И Алана, боясь признаться себе в очевидном, млела под его касаниями, всячески стараясь не замечать взглядов Маны. Она была уверена, что друг не расскажет мужчине ничего без ее ведома, но позже все равно решила попросить его не делать этого.

Такая возможность представилась, когда Микк закончил обрабатывать и перевязывать ее ноги (иногда он по случайности задевал кожу девушки кончиками пальцев — легко и совсем не больно — и по ее телу проносилась стыдная, но от этого не менее приятная истома, уже не имеющая, спасибо отварам Маны, ничего общего с болью). Он попросил Алану перевернуться на живот и помог это сделать, с чем, легко скользнув по повязке кончиками пальцев и срезав марлю, передал дело младшему Уолкеру.

— Я пойду принесу поесть, — Тики погладил ее по волосам и, чуть улыбнувшись (Алана заметила маленькую ямочку у него на правой щеке и — едва заметный на смуглой коже румянец), вышел из каюты.

Девушка выдохнула, чувствуя себя и хорошо, и плохо одновременно — потому что Тики был очень нежен с ней — и, кажется, покраснел под конец — и потому, что он… почти не смотрел на нее, хотя и скользил так ласково пальцами по коже.

Мана подсел ближе, начиная протирать ей спину, и некоторое время — совсем недолго — молчал. Алана тоже молчала, впрочем, кусая щеку изнутри и бездумно пялясь на дверь, но в итоге… решилась.

— Мана… — тихо позвала она и, стоило другу только замереть, попросила: — Не говори Тики, ладно?.. Про ноги. Пожалуйста…

Парень издал полный удивления возглас, явно не понимая смысла этой просьбы, потому что, наверное, для него всё было ясно и понятно, для него между ними — между изуродованной русалкой и прекрасным мужчиной — было что-то, наверное, необыкновенное, но для Аланы… для Аланы ничего между ними не было.

Точнее — не должно было ничего быть.

Потому что после того, как она встретит Адама, как поможет ему или откажет (хотя в последнее теперь верилось с большим трудом: это же потомок Элайзы, у него просто не могло быть прогнившей души!), ей придётся вернуться в океан и стать женой Линка (вряд ли отец после такой выходки отдаст её кому-нибудь другому), потому что лишь только в ледяных крепостях девушка не будет обузой, не будет занозой — там ей суждено превратиться в добровольную пленницу, потому что без плавников далеко не уплывёшь.

А сейчас вдруг появился сияющий Тики, и Алану тянуло к нему, непреодолимо тянуло словно верёвками, и ничего нельзя было с этим сделать. Нельзя было воспротивиться, нельзя было отказаться и отвернуться — потому что больше никто не прикасался к ней с таким трепетом. Никто не смотрел на неё с таким восхищением.

Линали называла это влюблённостью.

Алана же не решалась назвать свою симпатию даже влечением, потому что иначе возвращение в море будет мукой, а не долгожданным спасением.

Может быть, именно поэтому она и позволяла Тики касаться себя — раз тот всё равно ничего не знает, не понимает, что так могут русалок касаться лишь мужья, то пусть ему это будет неизвестно и дальше.

А Алана… она просто насладится ситуацией, а потом, попрощавшись, будет помнить его добрым словом — как своего спасителя, друга, близкого человека.

— Но как… Тики же… — пробормотал Мана, вновь отвлекая её от очередных не самых радужных мыслей, и девушка перебила его:

— Не говори. Пожалуйста.

Парень подавленно вздохнул, тут же сникнув и растеряв все свое воодушевление, но перечить ей не стал — вернулся к своему занятию, бормоча что-то о собственной излишней честности, женских глупостях и — почему-то об угрюмой твердолобости некоторых особ императорского рода.

Алана предпочла не вслушиваться в его ворчание — скорее, огорченное и обеспокоенное, чем беззлобное, и просто постаралась снова расслабиться. Она потом обязательно все объяснит Мане. Сознается честно — да, ее к Тики неодолимо тянет, но постарается дать понять, что не сможет… дать тому то, чего он хочет. Тики ведь любил женщин, разве нет?.. А Алана — она не была женщиной и не могла отдать свою невинность кому-то, помимо мужа, с которым должна будет оставаться до последнего вздоха одного из них.

И потом… Это ведь мезальянс. Отец еще, возможно (хотя очень маловероятно) согласился бы выдать ее замуж на члена императорской четы — собственно, отчего нет, они приходились друг другу прабабушкой и правнуками — даже не родными, а двоюродными, потому никакого опасного кровосмешения быть не могло. Но… Тики ведь не был императорского рода — он сам назвал себя адмиралом и никем иным. А девушка мыслила — Микк представился бы, приходись он близнецам родней.

Расслабиться под руками Маны так, как под руками Тики, конечно, не получилось, но Алана постаралась не слишком расстраиваться на этот счет. Она думала — надо просто как-то пережить эту влю… симпатию к мужчине и дать ему делать то, что он хочет.

Ведь они подружились, верно?.. Этого ведь должно быть вполне достаточно?..

Девушка прикусила губу, приподнимаясь на руках, когда Мана ее попросил — тело уже не так прошивало болью, но нытье в ранах все равно чувствовалось. Интересно, этот отвар — волшебный? Он, быть может, как слезы Миранды — исцеляет?

Хотя подруга могла излечить своим волшебством за минуту, отчего была ужасно известна на все южные моря, потому что целительниц морской народ любил и уважал, а сейчас их осталось всего лишь около десятка.

Миранда вообще была единственной в нескольких днях пути от бухты, где обитала Алана, русалкой, способной к лечению, а потому общий язык они нашли быстро. Девушка была очень милой и стеснительной, даже забитой, потому что все свои двести пятьдесят лет жизни пряталась по пещерам и подводным лесам от моряков и охотников, пока её не нашёл Мари — управитель юго-западной провинции, — куда и забрал её под свою опеку.

Лотто была одной из немногих оставшихся в океане скалярий с необычным чёрным окрасом, достаточно редким, но невероятно красивым, больше того — потрясающим. Алана частенько любовалась сапфировыми бликами на её чешуе и длинных острых плавниках, когда подруга приплывала к ней, чтобы скрасить будни, полные сплошного одиночества.

— Шторм надвигается, — обеспокоенный голос Тики был подобен внезапному грому, отчего девушка вздрогнула, отвлекаясь от своих мыслей.

Алана тут же встрепенулась, отрывая голову от подушки, и увидела, что мужчина ставит на стол поднос с рыбой и яблоками — как и обычно. Как Алана и любила с тех пор, как оказалась на Марианне.

— Тогда, может, я выйду на палубу? — обеспокоенно вздохнула она, прикусив губу. И — зажмурилась, когда предсказуемо всполошившийся Мана разразился тирадой о том, что она еще слаба и потому не должна даже пытаться подняться с постели. Умоляющий взгляд не помог (пожалуй, напротив — только усугубил ситуацию), и когда девушка перевела взгляд на Микка, тот только покачал головой.

Весьма однозначный ответ, вообще-то.

— Разве что я тебя туда вынесу на обозрение куче обеспокоенной отсутствием своенравной русалки матросни, — уточнил он вслух, и Алана не сдержала улыбки.

Надо было объяснить, да? На самом деле она просто давно не видела море, а потому оно и взбесилось — ведь океан не знал, что с ней произошло, просто чуял беду, а потому и бесился. И надо было его успокоить. Но ведь можно еще сказать, что она позовет Миранду, и та сможет ее исцелить. Плавники заново не отрастут, конечно, но…