Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем!
Шрифт:
— Фаф! — чавкал Буран. Да жду я, жду!
— Ау! — кричал женский голос, на который мы «доели» и выдвинулись.
За деревом пряталась еще одна девка в кожухе и платке. Она высматривала кого-то на поляне.
— Так, иди сюда! — поманила я, видя, что девка опасливо выходит. — Гадать будем!
— Мне бы на суженого! Чтобы щедрый и верный был! — дрожащим голосом выдала девка. — А то парней много заглядываются, а кого выбрать не знаю!
— Так, смотри! — обняла я ее. — Берешь сапог, валенок и так далее! Кидаешь за ворота! Если утром у тебя новые валенки или сапоги стоят, значит, щедрый! Если старый принес, значит, верный.
Девка радостно убежала в деревню. Позади меня стонал Буран, и тихо постанывала Метелица.
— Ой, не могем! — стонали округлившиеся звери.
— Ау! — послышался голос справа. На меня посмотрели круглыми глазами, мол, может, не надо?!
— Так, кто у нас тут! — ломала я ветки, пробираясь на очередную полянку. За деревом стояла еще одна девка.
— Сюда, у меня мало времени, — поманила я ее, пока Буран жевал яичницу. Но без прежнего энтузиазма. — На суженого?
— Да, — кивнула красавица, с опаской топая к нам. — Погадать хочу! Есть у меня две зазнобы! А кто судьба — не ведаю!
— Смотри! Зовешь зазноб в гости. По очереди. Ложишься спать, а сама: «Суженый — ряженый, приди, меня посмотри, себя покажи!». Тот, кто останется утром, тот и суженый! — вспомнила я, как храпела всю ночь, пытаясь куда-то убежать. И рычала на кого-то, стекая слюнкой в подушку.
За мной уже тихо ползли два шарика, с трудом переставляя лапы. Шла уже двадцатая девка, которой я объясняла, как правильно гадать на суженого!
— Есть проверенное временем гадание! Берешь и рассыпаешь просо, — натаскивала я подмерзающую красавицу. — Если он как разорется: «Дура косорукая! Иди и убирай теперь!», то это не суженый. Поняла? А если уберет молча, не ругаясь, то это он! А теперь дуй в деревню! А то вон, замерзла уже!
— Может, не на-а-адо? — жалобно скулили звери за спиной.
— Надо, ребятушки, надо, — выдыхала я, слыша еще одно протяжное «Ау-у-у-у!».
— Как узнать, верен ли мне мой жених? — спросил дрожащий голосок. На меня смотрела очередная «гадательница».
— Берешь волос с его одежды, — пояснила я. — Потом на пальчик накручиваешь. Вот так!
Я показала, как на палец накручивают ниточку.
— И приговариваешь. «Где ж ты шлялся, эдакий скотина!». Один оборот — одно слово! Если волос закончился до «Где ты шлялся», то есть шанс, что верен. А если на «скотина эдакий» и дальше, то нет! Следующая!
Кое-как шевеля ногами, я ползла на следующую полянку. За мной катились — перекатывались два шарообразных пушистых тела.
— Неееет, — проскулила Метелица, видя, как незнакомая девка щедро выкладывает потрошка.
— Ой, — ухнул Буран, страдальчески глядя на меня. — Может, не надо!
— Надо, а то потом не уйдут! Или в лес пойдут замерзать! Заранее! — командовала я, вспоминая сладкие губы, в которых задыхался мой шепот. Я знала, что он вернется. Мой древний несчастный бог, обменявший вечность на мгновение.
Мне редко дарили подарки. Да я и не просила! Но это был самый дорогой из всех подарков. Древнее страшное божество выбрало мгновение счастья, в обмен на вечность терзаний.
— И другой мне не надо, — вспомнила я, как шептали его губы. Интересно, а древним богам можно верить?
— Снегурочка, миленькая, — слышался жалобный голос, на который я спешила на всех парах.
— На суженого! На верность? Уходит куда-то? Да! Отлично! Смотри, идешь к бане, сараю или
как у вас там… Овину! Вот, вспомнила! Притаилась и внимательно слушаешь! Гадание называется «подслушивание», — я уже слегка поднаторела в местных обозначениях. — Если оттуда доносятся «а-а-а-ах!», причем в два голоса, причем один из них знакомый, то неверен. Это к подаркам и «ну прости, любимая!». Если тишина, то идешь слушать к следующему! Поняла?— Да, Снегурочка! — обрадовалась девка, и, даже не попрощавшись, бросилась в сторону деревни.
— Не могу-у-у-у, — выла волчица.
— Я то-о-о-оже, — нудил медведь, тихо хныча.
— Чив-чив-чив! — послышалось над нами. Стайка воробышков налетела на нас, а потом метнулась в сторону потрошков и яичницы.
— С дороги! — командовал грубый бас, затесавшийся в стайке.
Буран сел в сугроб, глядя на свой огромный живот.
— Чив-чив-чив! — верещали воробьи, отбивая потроха от волчицы. Она с радостью отдала их, приваливаясь к Бурану.
— Лосем не наелись! — басом пояснила мне то ли Аленушка, то ли Марфуша. Я же решила пролистать эту главу в учебнике природоведения и не вспоминать, как радостно в детстве бросала воробьям хлебные крошки.
— Может, и мне погадать? — спросила я, медленно отступая от воробышков.
— Чив-чив-чив, — пискляво орали они. «Вы еще лося высматривайте! — послышался бас. — Чую, не наедимся!».
И тут я увидела, как к ним летит еще одна стая. Две стаи сцепились, а я решила воспользоваться моментом и покинуть поле боя.
— Чив-чив-чив! — воинственно орали воробьи друг на друга. «И кишки твои на горло намотаю!» — слышался бас. «А я тебе клюв в задницу вставлю!» — слышался второй.
Кроме воробьиных разборок в лесу было тихо. Легкий снежок падал с неба, где-то капали сосульки. Пошла оттепель.
— Может, и тебе погадать? Ик! Ой! — проворчал Буран.
— Погадать? — удивилась я, не веря ни единому гаданию. Сколько раз к нам на поиски приходили медиумы, экстрасенсы, гадатели? Они водили руками по картам, мычали, кряхтели, чтобы потом ткнуть пальцем в любое место и авторитетно сказать: «Духи сказали искать здесь!»
И никого не волновало, что там уже искали три раза. И с вертолета искали, и так.
— Живой! — авторитетно кивали медиумы, пока мы, рыдая, тащили носилки с обратным.
— Я и так знаю, свое будущее! — отмахнулась я, пытаясь отмести эту идею.
— А если к Ягине сходить? Красная горка все-таки! Самое лучшее время для гадания! — переглянулись Буран и Метелица.
— К Ягине? — обрадовалась я, уже зная, на что буду гадать. — Нет, ну можно, конечно… Если только ненадолго… И вообще, я мало верю в гадания… Так, а почему мы еще здесь, а не у Ягини?
Буран пробирался медленно, кряхтя и охая. Лес вокруг становился мрачнее и гуще. Словно сами деревья кричали: «Пойди прочь!».
В прошлый раз я не рассмотрела, как выглядит домик Ягини, потому что на глазах была повязка. Но сейчас избушка предстала передо мной во всей красе. Небольшая, покрытая плесенью, серая и очень негостеприимная изба стояла прямо посреди поляны на огромных пнях, напоминающих куриные лапы. Даже снега вокруг нее не было. Все было мрачным и унылым. На огромных палках висели черепа, среди которых были как взрослые, так и детские. На старой крыше рядком сидели черные вороны, вокруг валялись кости. На ветках тоже висели странные поделки из кости и перьев, подрагивая на слабом ветру.