Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем!
Шрифт:
— Ты погляди, — послышались голоса зверей, когда я с непередаваемой нежностью смотрела на подснежники. — Неужто пастух приглянулся?
— Нет, вы не понимаете, — вздохнула я, вспоминая красивые плечи, холодный взгляд и нежные губы. — Это моя маленькая весна!
Не знаю, сколько времени я провела, тормоша цветы и задумчиво вспоминая все весны, которые я пережила. Их было не так много.
В странном, мечтательном настроении я улеглась спать. В жизни было столько вещей, которые я раньше не замечала!
Утром я проснулась и бросилась к цветам. Но они
Моя рука приподняла мертвые цветы, которые безжизненно поникли. Стоило мне только вздохнуть, понимая, что в таком лютом холоде им не место, как вдруг я услышала дудочку.
Она играла совсем неподалеку, удивляя меня все больше и больше.
— Снегурочка! Выходи! — послышался звонкий голос. Лель осматривался по сторонам, не зная, где меня искать.
Я удивленно высунулась в окно. А мячик не сбросить, нет?
Пастух стоял посреди поляны, оторвав от губ простоватую дудку.
— Что случилось? — спросила я, свешиваясь из окна.
— Не слышит он тебя! Ой, Елиазарушка зол будет! — послышался голос Бурана.
— Ты скажи ему, чтобы не приходил! — опасливо заметила Метелица.
— А вы думаете, я собираюсь сказать ему что-то другое? — удивилась я, видя, как пастух уходит в лес. Я сидела и слушала дудочку, а потом, когда она прекратила играть, я осторожно вышла из ледяного дворца. На границе между поляной и снегом лежал букет цветов.
— Попалась, — послышался смех Леля. Он вышел из-за дерева. — Не знаю, как тебя благодарить за сестру. Не чаял ее живой увидеть. Уже думал, стадо в лес заведу да в лесу и оставлю. Чтобы неповадно было!
— Это что за заигрывания? — возмутилась я, уперев руки в боки. — Тоже мне оркестр соблазнения!
— Чудно говоришь, — произнес пастух, поглядывая на дудку. — Думал я о тебе. Жалел, что весну не увидишь. Вот и решил каждый день приходить и немного весны тебе дарить.
Мы разговаривали стоя каждый на своей границе. Я стояла на снегу, зато вокруг Леля вовсю пробивалась молодая травка.
— Лови! — послышался голос. — А вот тебе и осень!
Я с удивлением поймала красное, спелое яблоко, чудом очутившееся в моих руках. Я укусила его и…
— Тьфу! — сплюнула я, чувствуя, словно жую кору вприкуску с лешачьим шоколадом.
— Что такое? — сердито смотрела я на надкушенное яблоко. — Эх, видимо, потому что я больше не человек.
— Не приходи больше, — вздохнула я, глядя на пастуха. Что-то мне подсказывало, что кому-то эти визиты не понравятся!
— От чего это? — усмехнулся он, перебросив котомку на другое плечо. — А если ты мне понравилась?
— Так, — выдохнула я, вспоминая извечную женскую фразу, убивающую наповал любую мужскую надежду. — Дело не в тебе. Дело во мне! Понимаешь, я люблю другого!
Я осмотрелась. В неподалеку лешачья кондитерская фабрика открыла новый цех. В сугробе сидел зайчишка и старательно штамповал лакомства.
— Я сегодня люблю, а завтра разлюблю. И что с того? — пожал плечами Лель.
— Я, конечно, благодарна за цветы,
но я искренне прошу тебя не приходить! — твердо сказала я, глядя на заснеженные шапки елей и сверкающие сосульки.— Хочу прихожу, хочу нет! — так же беззаботно ответил еще один кошмар моей жизни.
Мне было искренне жаль пастуха! Я не испытывала к нему ничего, кроме благодарности за подснежники.
— Я предупредила, — бросила я, лихо отбрасывая шубу.
В этот момент мне показалось, или повеял ледяной ветер…
Мне было искренне жаль пастуха. Не хотелось бы, чтобы он тут… Я обернулась и зыркнула на него, недовольно сопя.
— Своих проблем хватает, а тут еще… — задирала я шубу, пытаясь попасть ногой в свой след.
Лес затих, словно в ожидании чего-то. Изредка из избушки Лешего доносились профилактические беседы на тему семейной жизни. Горький опыт передавался ударными темпами. Обычно после этого слышалось кряхтение: «Ай, больно же!» Белла Болеславовна была беспощадна, как танк Т-34.
— Вот заладил! Обеими, руками обнимала? Да? А надо было сколькими? — иногда проносилось над лесом.
— Румянцем стыдливым ее щеки должны быть покрыты! — спорил с ней Мизгирь, обретя союзника в виде Лешего.
— Я тебя сейчас так румянцем покрою! — бушевала Белла Болеславовна. — Прямо такой румянец выберу! Я всю жизнь на заводе проработала! Поверь, когда я ругалась, у мужиков румянец появлялся!
Весь оставшийся день было тихо. Новый букет стоял в вазе, заставляя меня рассматривать и трогать каждый листочек и каждый лепесток. Я не знала, что в этом такого удивительного. Но улыбка не сходила с моего лица, пока я слушала скандал в лешачьей избушке.
Если бы Белла Болеславовна вела телевизионный проект про отношения, то участники влюбились бы друг в друга уже на шестой минуте. Лишь бы его покинуть!
— И глаза прятать должна, — упирался Мизгирь, которому срочно требовалась сосулька.
— И на кой тебе такая снежная баба нужна? А? — раздавался, словно гром голос Беллы Болеславовны. — Все нормальные мужики своего кукушонка в тепло засовывают, а ты у нас в холод стремишься? Вон, иди и с размаху в дерево влюбись! Может, поумнеешь!
— Румянцем стыдливым любовь ее прикрыта, и прячет взор она смущенный, — твердил Мизгирь.
Либо эти крики доносились слишком громко, что местные подумали и решили не идти в лес. Или лютая стужа, потрескивающая среди деревьев, отгоняла местных от поиска приключений на Снегурочкину попу. Вот что странно. Приключения ищут они, а нахожу я!
Я проснулась от того, что неподалеку снова заиграла дудочка.
— Опять? — выдохнула я. — Да ему что? Приключений в жизни мало? Могу и поделиться! Переложить с больной попы на здоровую! Или перевесить!
Я спускалась по ступеням, закатывая рукава и глаза.
— Тебе что было сказано! — топтала я сугробы, видя пастуха на огромной протаявшей поляне. На этот раз он пришел не один, а с коровами. Они щипали только-только проклюнувшуюся травку, отбивая себе бока хвостами. Их было столько, что не сосчитать.