Жена нелегала

Но альтернативного плана действий все равно не существовало. Данилин встал и пошел за Джули.

8

 Дверь в номер не была заперта. Джули сидела на диване и беззвучно плакала. Шанталь мирно посапывала в кровати. Данилин не уверен был, как ему поступить, но в конце концов решил довериться инстинкту, подошел к дивану, сел рядом, взял за руку… Она всхлипнула и зашептала ему в ухо:

— Она сделала из Карла «Ромео». И он заставил меня влюбиться в него. Применяя это ее подлое программирование. Я теперь понимаю, что именно так оно и было. Это все объясняет. А я, несчастная, наивная дура…

— Нет, — сказал Данилин. — Она говорит, что все получилось совсем не так, как задумывалось. Вышло из-под контроля. Она говорит, что самое важное в ее рассказе — еще впереди. Может, вернетесь?

Джули горько вздохнула и покорно пошла за Данилиным.

По дороге, в коридоре, прошептала:

— Извините меня за этот срыв… Я, вообще-то, сильная. Но все, что происходило в последние дни, это кладбище, могила, ужасное напряжение ожидания, а потом эта сцена в аэропорту… достаточно, чтобы до нервного срыва довести…

— Да большинство людей на вашем месте просто с ума сошли бы от такого, — успокаивал ее Данилин. — Вы великолепно держитесь! Еще чуть-чуть потерпите, сейчас все окончательно прояснится, и поедете себе назад в Англию вместе с Шанталь.

— И зачем я только девочку с собой потащила, идиотка!

— Ну, для девочки-то это просто великолепное приключение… Она, по-моему, счастлива до небес.

Вот и номер Данилина. Лиза стояла у шкафа, смотрелась в зеркало. Позвала Джули, сказав с ужасным акцентом:

— Кам хиар, плиз.

Англичанка неохотно подошла, стала рядом с ней.

— Лук!

Та послушно посмотрела в зеркало.

— Переводите: видите, как мы похожи! Как вы думаете, почему?

— Понятия не имею…

— Вы, наверно, догадываетесь, что это не может быть случайностью. Но давайте я начну сначала. В нейролингвистическом программировании есть один серьезный недостаток. Причем он особенно сильно проявляется именно в случаях большой интенсивности. У самых талантливых. Когда человек излучает мощный поток этой энергии на другого, часть ее неизбежно отражается назад. В разной степени. Зависит, конечно, от материала. Вот мы с ним и доизлучались… Я ставила всю эту технику Юре, учила его, что важна каждая деталь. Походка. Манера садиться. Прищур глаз. Поворот головы. Интонация. Ну и выбор слов, акцент и так далее.

— И улыбка. Про улыбку расскажите, — сказала Джули.

— О да! Это был его фирменный ку-де-грас! Удар милосердия. Добивание поверженного противника. Против его улыбки никто не мог устоять. Мужчины сразу к нему располагались. Женщины влюблялись. Я его научила, конечно, элементарному — например, смотреть прямо в глаза объекту. И при этом, чтобы сияние было в глазах. Против света надо обязательно стоять. Ну, или сидеть. Учила тому, что делать при этом с ногами. И с руками. И как надо дышать. Да-да, не удивляйтесь, весь язык тела должен гармонично поддерживать улыбку. И самое важное — тонкая подстройка. Чувствовать реакцию объекта и мгновенно на нее реагировать. Когда надо поменять чуть-чуть наклон головы. Решить, как широко ваши глаза должны быть открыты. И какой голос, какая интонация соответствуют ситуации. Потому что в разных случаях и для разных объектов требуется разное.

— Объектов, — безжизненным голосом повторила Джули.

Но Лиза уже не обращала на такие горестные ламентации никакого внимания. Она увлеклась. Глаза сияли, она будто помолодела и стала еще больше похожа на Джули. Нетерпеливо ждала, пока Данилин переведет ее слова на английский. А в обратную сторону часто прерывала его жестом: дескать, не надо, и так все поняла.

— Может быть, присядем все-таки? — решил вклиниться в разговор Данилин — надоело ему, честно говоря, торчать столбом перед шкафом. Неудобные условия для переводящей машины.

— Юре, — усевшись за стол, продолжала Лиза, — не нужно было ничего умом анализировать, как другим. У него индивидуальная корректировка происходила сама собой. Его организм безошибочно подстраивался под камертон другого человека. Абсолютный нейролингвистический слух!

Лиза налила себе еще воды из данилинской бутылки — уже не спрашивая разрешения. Потом продолжила:

— Я просто диву давалась: позанимаемся мы каким-то набором приемов пару дней, а на третий они для него уже стали второй натурой. Ну и то, что надо просто тупо запомнить, — классификация типов женщин, какие слова и фразы на какую из них действуют и в каких обстоятельствах, — это все он усваивал тоже мгновенно — у него же феноменальная, абсолютная память! Они все, нелегалы, этим отличаются, но Юра был просто рекордсмен. По-моему, инструкторы уже оставили попытки установить предел, сколько предметов он может запомнить за один раз. Сто, двести, триста? Войдет в незнакомую комнату, повертит головой. Закроет глаза. И начинает перечислять монотонным голосом. Замучиваешься слушать! Или возьмет толстенную книгу, полистает ее так небрежно вроде, а потом оказывается, он ее наизусть выучил! Закроет глаза — и слово в слово от первой до последней страницы воспроизводит…

— Скажите, — оживилась Джули, — а книгу Джона Фаулза «Маг» он тоже наизусть знает?

— Понятия не имею… А что, он ее вам цитировал? Интересно… Ведь ее герой, Кончис, без сомнения, практиковал нейролингвистическое программирование, хотя и не отдавал себе в этом отчета. На довольно примитивном уровне. И с какими-то смутными, бессмысленными целями. Понты, и больше ничего, как сейчас сказали бы. Но все равно любопытно. В шестидесятые первое издание книги специально перевели для нужд лаборатории, напечатали маленьким тиражом — «для служебного пользования». Но Юра, по-моему, ее не видел… Это уже потом, после крушения СССР, эту книжку в России заново перевели для широкой публики. «Волхв» назвали… Но мне что-то не хочется ее перечитывать…

— Извините, я вас отвлекла, — сказала Джули, — итак, вы обучали Карла… то есть Юру, технике обольщения. И зашли, как вы выразились, слишком далеко… Так что же случилось?

— Да мы обольстили друг друга, вот что! Влюбились самым жестоким, безумным образом. На уровне полного помешательства. Ну, представьте себе, два мощных зеркальных отражателя стоят на близком расстоянии напротив друг друга. И излучают пучки сильного света. Что будет? Что-то типа светового перегрева. Или даже короткого замыкания. Или взрыва. Ставила-ставила я ему эту улыбку-западню, и сама же в нее угодила! Умом понимаю: абсурд! А в душе ощущение, что если я этой улыбки видеть не буду, то жить мне незачем. И таким красавцем он мне стал казаться… А ведь это не так. Он, конечно, не урод, но и не Марлон Брандо.

— Как? Карл — не красавец? Да все, кого я знаю… Что вы говорите такое! — возмутилась Джули.

— А вот взгляните.

И Лиза протянула ей средних размеров фотографию.

— Ну что? Узнаете Юру?

— Его здесь нет, — ответила Джули.

— Уверяю вас, есть. Вот он. Второй справа.

— Нет… хотя похож, конечно, чем-то…

— Еще бы не похож! Присмотритесь внимательно — нос крупноват? Крупноват! А шея коротковата! Именно! Сам приземистый такой… Волосы волнистые, это правда. Кожа отличная, хотя, может, чересчур смугловат. Цыганистого немного типа. Глаза пронзительные. Сильные глаза. Но опять-таки немного обезьяньи, как у Кончиса. Таких глаз не забыть, но красивы ли они? Не в классическом понимании, наверно. Но вот улыбка! Стоило ему улыбнуться, как он начинал казаться сказочно красивым. И это очарование, этот гипноз продолжался долго. Но недаром его трудно узнать на фотографиях вроде этой, где он не улыбается и где он рядом с другими людьми…

— Моя тетя всегда считала Карла не слишком красивым… Говорила: я преувеличиваю… Хотя она сама себе противоречила, иногда напирала на то, что с красавцами семейного счастья не бывает, — сказала Джули.

— Ну, вот видите… Тетя ваша наверняка принадлежала к довольно редкому типу, абсолютно не восприимчивому к нейролингвистическому программированию. Так что его улыбка для нее ничего не значила. Но все это — относительно. Есть люди, для которых и красота как таковая ничего не значит.

— Есть такая английская пословица: «Красота в глазе смотрящего».