Жена нелегала

— Ты как там, ничего? — осторожно спросила она.

— Я так догадываюсь по твоей интонации, что мне лучше сидеть покрепче? Сейчас ошарашишь чем-нибудь? — сказал Данилин, устраиваясь на диване.

— Ну да… Но не нервничай особенно, ни к тебе, ни к «Вестям», ни к Бережному это прямого отношения не имеет… Тут другое…

— Ну давай уж, не томи…

— Тебя Джули разыскивает с утра… Я дала ей твои телефоны в Киеве, но, видно, она не дозвонилась.

— Да мы мотались тут… по врачам…

— По врачам? Ты что, заболел?

— Да нет… То есть да. Зуб запломбировал.

— Ну ты даешь… Не мог до Москвы дождаться? Ну ладно, об этом позже. Так вот, не найдя тебя, она снова перезвонила мне, и мы поговорили. Действительно очень милая, судя по всему, женщина. И выдержка потрясающая. Потому что у нее там очередной шок.

— Какой еще шок? Что еще могло случиться?

— Понимаешь, оказывается, Карл мертв.

— Да ты что! Нет, не может быть… Мы же… я же…

Данилин чуть не сказал: я же его только что видел в зубоврачебном кабинете! Но вовремя остановился.

— Да, мертв. Умер в восемьдесят четвертом. Ей позвонили из российского посольства и сообщили, что она может посетить могилу мужа. Он похоронен в Красноярске. Вернее, в каком-то закрытом для иностранцев городке под Красноярском. Но ей дадут специально пропуск — на один день. И сможет она там находиться только в сопровождении официального представителя, конечно. В общем, завтра она вылетает в Москву.

4

Пять дней спустя Данилин сидел воскресным утром на кровати в гостиничном номере и прислушивался к новому, странному и резко неприятному ощущению в себе — видимо, это и было то самое, знаменитое, до сих пор им неизведанное похмелье, о котором он так много слышал и читал. И тут как раз раздался телефонный зьонок.

«Кто-нибудь из местных. Или Москва. Например, возлюбленный мой следователь Бережный», — думал Данилин.

Это оказался Щелин. Но звонил он не из Москвы.

— Мы в Киеве, в аэропорту, прилетели только что на моем самолете, — радостно сообщил он.

— Кто это — мы? — спросил Данилин.

— Я, Джули и Шанталь. Ну и Володя с еще одним… помощником, само собой. В твоей гостинице номера найдутся?

— Найдутся-то найдутся… Только тебе здесь не понравится…

— Неважно, я всего на один день. Попроси у них там люкс какой-нибудь.

— А заранее предупредить не мог?

— А ты считаешь, надо было трезвонить об их приезде по телефону?

Щелин был прав. Трезвонить не стоило. И быстро, неожиданно привезти англичанок в Киев — это была гениальная идея. Учитывая близкую дружбу Щелина с украинским послом в Москве, получить для них срочные визы, видимо, не составило труда. Теперь можно было попытаться на месте разобраться с местным претендентом на звание Карла. И даже если результат этого расследования окажется неудовлетворительным, если он будет самозванцем или вообще больше не появится, все равно можно сходить, с фотоаппаратом или даже с камерой, по историческому маршруту — от Оболони до зубоврачебного кабинета лекаря Столярова. Все это, безусловно, имело журналистский смысл. Могло бы придать очерку и драматизма, и таинственности. Другое дело, насколько выносимо все это будет для Джули…

Джули выглядела лет на десять старше, чем в Фолкстоне — была бледна как мел, с красными кроличьими глазами. Видно, много ночей толком не спала, но все равно держалась твердо, говорила ровным, четким голосом. Вежливо со всеми здоровалась и знакомилась. Данилин в очередной раз восхитился ее английским характером — вот чего иногда не хватает русским женщинам… Впрочем, и мужчинам тоже. Его восхищение не уменьшилось даже от того, что она, кажется, не сразу его узнала.

А потом долго извинялась, объясняла, что после всех перелетов и посещения кладбища под Красноярском потеряла способность узнавать людей. Хорошо, еще Шанталь ни с кем не перепутала.

Но разве Шанталь можно было с кем-нибудь спутать?

В свои восемнадцать лет она была невероятно хороша, похожа на мать, но улучшенный ее вариант. Волосы, в отца наверное, у нее были черные как смоль и густые, как у цыганки. И при этом Джулины голубые глаза. Но самое при этом важное — лицо необыкновенно живое, выразительное. «Тонны обаяния», так, вспомнил Данилин, Джули говорила о Карле. Ну, тонны, может быть, были в данном случае неправильным словом. Тонны — это тяжесть, которая может задавить. С Шанталь же общаться было легко. Она одним своим присутствием разряжала напряжение. Живой антидепрессант, решил Данилин. И подумал: «Эту девушку надо охранять, нельзя дать ее в обиду. А то будут приставать всякие со всех сторон. В Англии, наверно, тоже пристают, но за Англию я не отвечаю».

Получалось, что ответственность за безопасность Шанталь на территории бывшего Союза он почему-то готов был взять на себя.

Шанталь было все ужасно интересно в Киеве, и Данилин с удовольствием отвечал на ее вопросы. Хотя на самом деле не был достойным гидом, знатоком города. Здесь бы требовался кто-нибудь другой. Но, как мог, говорил что-то дежурное про Киево-Печерскую лавру, про Софийский собор, объяснял, как это так получилось, что Киев, главный город первого русского государства, теперь к России никакого отношения не имеет и даже стал столицей другой, независимой страны. Что делать — причуды истории. Не повод для того, чтобы воевать. Хотя в бывшей Югославии при схожих обстоятельствах именно это и случилось. С известными трагическими последствиями. А здесь вот никакой трагедии, чудесный, красивый город, и на улицах столько же русской речи, сколько и украинской. Но в Дублине английского языка больше, чем ирландского. И так далее. Но весь этот ликбез приходилось проводить почти воровато, вполголоса, чтобы не слишком беспокоить мать. Джули же явно было не до туристических впечатлений.

В машине Щелин показал Данилину фотографию могилы. На скромной плите с пятиконечной звездой было выбито: Юрий Скоробогатов, подполковник. И ниже — 14.01.1939–12.06.1984. И изображение выгравировано, более или менее похожее на фотографию Карла. С учетом условности жанра.

— Ну, и что они говорят? От чего же он умер?

— От нервного истощения якобы. Которое в свою очередь привело к отказу всяких там внутренних органов и в итоге к сердечной недостаточности.

— И что Джули?

— Она попросила оставить ее на могиле одну, сидела довольно долго, потом говорит шепотом твоей Татьяне: мне почему-то кажется, что это не он. Что его здесь нет. Не могу объяснить почему. Татьяне, кстати, это все тоже подозрительным показалось. У нее создалось впечатление, что могила — новодел. Вернее, могила-то аутентичная, а вот памятник с ней как-то не совпадает, не сочетается, что ли. Спасибо, кстати, твоей Тане, что она смогла вырваться, слетать с Джули в Красноярск, а то бы та зависела от местных переводчиков. Не говоря о том, что без нее ей и душу излить было бы некому.

— Я вообще поражен, что Татьяна так легко согласилась. И что ее с работы отпустили.

— Но я все-таки спонсор ее диссертации или кто? Да и ГИТИСу с ремонтом помогаю.

— Да, хорошо быть олигархом…

— Местами. А в некоторые другие моменты хорошо иностранными языками свободно владеть. Здорово, что Таня там была и переводила, потому что Джули не удержалась, задавала довольно агрессивные вопросы, вообще не очень-то скрывала свой скепсис. Татьяна как могла смягчала, но, кажется, местные контрразведчики, которые к ним были приставлены, это настроение просекли. Так что итог неутешителен: они знают, что она им не поверила.

— Ну, верить или не верить, — сказал Данилин, — это из разряда субъективных ощущений, к делу, как известно, не подшиваемых. А так что — фотографии существуют, справку, если надо, ей тоже выпишут… Больше Джули в закрытый город не попадет. Вопрос можно считать снятым.

— Ну а здесь, в Киеве-то, что? — спросил Щелин. — Морочат нам голову или нет? Как ты думаешь? Мы, знаешь ли, не можем себе позволить, чтобы и тут пустой номер выпал. Мы столько в эту историю вложили с тобой… Нет уж, давай надеяться, что тут все получится.