Жена неверного генерала, или Попаданка на отборе

Влипла!

Вот черт!

ГЛАВА 26

Эдриан

Я уже два битых часа составлял план патрулирования города для светлой дружины.

Башня Хаоса, как всегда, требовала особого внимания – рядом с ней постоянно творилась какая-нибудь дичь, открывались пространственные карманы, оживали мертвецы, лезли темные сущности, а уж о том, что происходило за этими черными стенами, я и вовсе молчу.

Ее давно следовало снести, а культ темных объявить запрещенным, но это грозило немилостью духов хаоса, а так же малочисленных последователей, которые у них остались.

Дай мне волю – казнил бы всех до единого. Тогда таких случаев, как с той шлюхой, что навесила на меня проклятие, больше не было.

Но я понимал, что это не так-то просто.

И если я действительно стану императором, то буду действовать продуманнее и пойду путем переговоров со старейшинами.

Только заручившись их согласием, можно искоренить культ темных из Серинити. Так же, как и последних его представителей.

И тут я внезапно вспомнил, что в одном из шкафов в малой гостиной есть более старинная и подробная карта Пояса Мертвецов – района, прилегающего к башне.

Такое название район получил неспроста – там располагалось два городских кладбища – старое и новое. Весьма удобно – служителям темных далеко за обедом ходить не надо…

На старой карте были указаны все тайные переходы Пояса, известные на тот момент – движение патрулей света хорошо было организовать с их учетом.

Она лежала на самой нижней полке, заваленная какими-то старыми манускриптами – именно там, где и должна была.

Взяв ее, я намеревался покинуть гостиную, но все-таки не выдержал и остановился перед портретом отца.

Он горящими алыми буквами вписал свое славное имя в историю империи Серинити. На счету этого блистательного военачальника было четыреста восемьдесят три сражения, и изо всех четыреста восьмидесяти трех он вышел победителем.

Темный генерал Ричард Сальваторе.

– Порой мне кажется, что ни одному из нас не достичь хотя бы толики его величия.

Данте подошел из-за спины и встал рядом со мной, не отрывая взгляда от портрета отца.

– Мечтаешь о величии?

– О, что ты, я вовсе не мечу в императоры.

– Это ты зря, брат. Потому что, когда императором стану я, то первым моим указом будет вздернуть тебя на стене Башни Хаоса.

Мне очень хотелось, чтобы на его отстраненном лице мелькнула тень страха, или хотя бы беспокойства.

Но вместо этого брат усмехнулся.

– Вот только это все равно не даст тебе того, о чем ты всегда мечтал. Не так ли, Эдриан?

Я смотрю в его ненавистное лицо, перечеркнутое тонкой полосой черной повязки, но уже не вижу его.

Передо мной огромное окно нашего родового замка в Костильо, выходящее на зимний двор.

Мне десять, и я наблюдаю, как летят и кружатся снежинки, складываясь в идеальные геометрические узоры.

Там, во дворе посреди снега – две фигуры, большая и маленькая.

Отец и Данте.

У них в руках легкие деревянные мечи. Отец учит младшего брата какому-то очень сложному, но потрясающему приему, и я слежу за его уверенными и степенными движениями с возрастающим восторгом.

Данте младше меня на три года, ему семь и он ходит без повязки.

Я не понимаю, почему отец учит этому приему его, этого малолетку, но не учит меня?

Почему даже, несмотря на свою дикую занятость, отец занимается с Данте лично, а меня тренирует мастер клинка Сорцимус?

Отец мог бы заниматься с нами обоими одновременно – и с Данте, и со мной?

А это мысль!

Бегу в оружейную за своим тренировочным клинком, быстро накидываю теплый плащ – и скорее во двор.

Расчищенную до плаца дорожку уже замело, поэтому бреду, увязая в сугробах, но даже это не умерит моего энтузиазма.

Наконец я подхожу к ним, и протягиваю отцу свой деревянный меч, который покрасил красной краской – ведь когда-нибудь у меня будет Великий Алый меч.

Вот сейчас, сейчас отец обрадуется, скажет мне становиться и покажет этот свой замечательный прием.

Я тоже покажу, что умею – а умею я, между прочим, немало.

Не зря мастер клинка меня хвалит. Отец еще удивится, и будет гордиться мной.

– Папа, научи меня тоже!

В этот момент отец оборачивается, и я вижу его бездушные, пустые глаза.

– Твой учитель – Сорцимус, – холодно бросает он. – Не мешай мне заниматься с Данте.

Помню это чувство бессилия… Мерзкое чувство бессилия.

– Но, папа…

– Ты такой идиот, что не понимаешь с первого раза? – зло рявкает отец голосом, которым он никогда не говорит с Данте. – Я сказал, ты нам мешаешь. Не смей больше влезать, когда я со своим сыном!

– Но ведь я тоже… Тоже твой сын… – шепчу я.

– Уйди, Эдриан.

Я не заплакал тогда. Нет, не заплакал перед ним.

Это стерло бы в порошок последние остатки гордости, которая у меня осталась.

Это бы сломало меня.

– Как скажете, господин, – почтительно кланяюсь и иду прочь.

Но все-таки плачу потом, у себя в комнате, и мать обнимает меня.

– Эдриан, Эдриан, мой сын, не слушай этого мужлана! Ты самый лучший, самый любимый мой сынок! Хочешь сладостей? Хочешь велю кухарке немедленно испечь пирог с печенью и тыквой?

Но я не хочу сладостей, не хочу пирогов и даже не хочу ее объятий и утешений.

Поэтому с непривычной для ребенка холодностью прошу оставить меня в покое.

Я просто хочу, чтобы отец учил меня обращаться с мечом, как учит Данте. Чтобы, как Данте, брал с собой в гарнизон. Чтобы, мы с ним вместе поехали и выбрали мне коня, как они недавно ездили с младшим братоми привезли темного жеребенка с глазами, как рубины.

Я просто хочу, чтобы отец хоть раз посмотрел на меня так, как он смотрит на Данте…

Эта наивная детская мечта так и осталась в прошлом.

Ведь потом я узнал, почему ей никогда не было суждено исполниться.

ГЛАВА 27

– Но и ты навсегда потерял то, чтобы было тебе дороже всего на свете, верно? – не мигая, смотрю в темно-синий глаз брата. – Марибэль – красиво звучит… Не так ли?

Кулаки Данте сжимаются, и на мгновение мне кажется, что он не выдержит.