Жена самурая

— Девчонка! — ноздри Такао раздувались в такт его свирепому дыханию. — Немедленно извинись! И убирайся готовиться к чайной церемонии.

— За что же ей извиняться? — впервые заговорил Кенджи, и Наоми поразил его низкий, ласкающий слух голос. В голосе Такеши пела сталь, а у него — шелестела доставаемая из ножен катана. — За то, что никто не научил ее вести себя, как должно?

Глаза Такао налились бешеной кровью. Он хрустнул кулаками, но смолчал, понимая, что не ему спорить с Минамото. Не ему и не в его положении. Он перевел ненавидящий взгляд на Наоми и сощурился. Как только уедут гости, девчонка поплатится за это унижение.

Наоми не скрывала довольной улыбки, хотя в словах Кенджи и звучало оскорбление. Ей было все равно. Главное, что впервые на ее памяти кто-то сумел осадить отца. В клане он был повелителем и богом; никто не смел ослушиваться, никто не смел спорить. Ее же собственные жалкие попытки были для Такао не страшнее тявканья щенка и пресекались обычно парой хороших пощечин.

Кенджи заметил ее улыбку и приподнял бровь. Он уже сомневался в удачливости выбора Такеши и жалел, что позволил ему поменять все тогда… Свадьба с покладистой девушкой принесла бы им больше пользы. Он взглянул на сына: им предстоит серьезный разговор после возвращения в поместье.

Они могли бы обойтись и без клана Токугава. Без этого затянувшегося представления. План сына был хорош, но, быть может, требовал слишком много усилий. Стоит ли игра свеч?

Наоми, как могла поспешно, вышла из комнаты, переводя сбившееся из-за волнения дыхание. Ее выходка не останется безнаказанной, она была уверена. Но любое наказание стоило беспомощного выражения на лице отца, стоило его налившихся кровью глаз, нервно дергавшейся брови.

Кожу еще жег взгляд Такеши, которым тот проводил ее, и это заставляло Наоми нервничать. Верно, она разозлила его — и не к добру. Она не собиралась дерзить, но пренебрежение вывело ее из себя, заставило совершить глупость. К чему было спорить, если она все равно знала, что ничего не добьется?

Не помня себя, она прошла по вымощенной булыжниками дорожке в глубь сада, где располагался чайный домик. Будучи совсем маленькой, Наоми представляла, как проведет там церемонию для своего жениха. Он будет непременно любить ее, а она — его, и их брак ни за что не будет похож на брак ее родителей.

Ее губы тронула горькая улыбка. Она прошла по темному, неосвещенному коридору, двигаясь почти наощупь, и опустилась на колени перед небольшим проемом — входом в комнату для чайных церемоний. Оттуда бил слабый свет — видно, слуги позаботились зажечь свечи. Наоми оказалась внутри и подавила вздох, неосознанно проведя рукой по острым сен-бонам в высоком пучке.

Ее била нервная дрожь, а зубы клацали от страха, который нельзя было объяснить. Всего лишь чайная церемония. Наоми не впервой будет ее провести. Так отчего же грудь сковывает тугой обруч волнения? Отчего предательски быстро бьется жилка на точеной шее?

Стараясь успокоиться, она окинула взглядом небольшую комнату. Светло-желтые стены были украшены веерами и вышитыми полотнами, а в специальной нише токонома висел свиток с изречением японского мудреца об удаче. Под ним стояла ваза с тонкой веточкой сакуры, и она опустилась перед ней на колени, рассеянно скользя пальцами по холодному фарфору.

В чайном домике не было места оружию, не было места насилию и грубости. Он служил для умиротворения; здесь следовало избавляться от всех дурных помыслов и наслаждаться древним таинством чайной церемонии.

Покой и Такеши. Гармония и Такеши.

Наоми запиналась, пытаясь связать эти слова в одно предложение. Минамото был свирепым ураганом. Он уничтожал все на своем пути, вихрем проносясь по людским жизням. Он оставлял позади себя лишь боль и разрушения, кровь и смерть. Все, к чему он когда-либо прикасался, умирало.

Наоми еще вчера дала себе зарок не верить бесчисленным слухам, не судить Минамото по чужим словам. Но сегодня ей было достаточно одного взгляда, чтобы понять: брак с ним не сулит ничего хорошего. Такеши был опасен. Его взгляд заставлял людей цепенеть, пригвождал к полу, не позволяя сопротивляться. Его душа была черна, а руки залиты кровью. Он нес с собой смерть.

Громкий хлопок входной двери заставил ее подпрыгнуть и неловко дернуть рукой, едва не уронив вазу. Стелившийся по полу сквозняк влетел в комнату, тронул подол ее кимоно и заставил трепетать пламя свечей.

— Наоми, ты забыла, что должна встречать меня на пороге? — голос Такеши гулким раскатом прошел под крышей чайного домика, и от его звуков что-то сжалось внутри Токугава, скрутившись в тугой комок.

Это был страх.

Минамото медленно шел по коридору, и вокруг него царила смешанная с темнотой тишина. Такеши не нужно было пламя свечей: за годы тренировок он привык видеть ночью почти так же хорошо, как днем. Более того, солнечный свет почти слепил его, больно бил по глазам, и он ненавидел эту слабость.

Такеши шел почти бесшумно, мягко ступая босыми ногами по татами, но в пронзительной тишине его шаги звучали словно раскаты грома.

В конце коридора забрезжил клочок света, и через несколько шагов Минамото оказался перед входом в комнату для чайных церемоний. Такеши скрипнул зубами: он терпеть не мог этот унизительный ритуал.

Склониться. Опуститься на колени.

Он не сделал этого даже тогда, когда во время восстания против императора его, связанного, бросили к ногам одного из главарей бунтовщиков. Его хотели поставить перед ним на колени, но Минамото лучше бы умер под пытками, чем позволил им так унизить и обесчестить себя.

А теперь он должен на коленях войти в комнату, чтобы показать Богам свою покорность и отсутствие злых помыслов.

Богам… мужчины Минамото не верили в Богов, ни в старых, ни в новых. Они не молились и не жгли в их честь благовония, а единственным богом считали свой меч.

И все же Такеши, опустившись на колени, вошел в комнату и сразу же поднялся, не считая нужным исполнять ритуальные поклоны.

Хватит с него никчемных традиций и никчемных Богов.

Внутри в переносном очаге фуро горел яркий огонь, а прямо перед ним на татами валялся клочок бумаги. Такеши поднял его и прочитал:

«Как же это, друзья?

Человек глядит на вишни в цвету,

А на поясе длинный меч!»

Он скомкал бумагу и бросил ее в очаг, потом сел на самое почетное место в комнате — возле ниши токонома — и замер, упираясь ладонями в колени. Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох, чувствуя, как замедляется учащенное сердцебиение. Разговор с Такао дался ему нелегко. Обсуждение приданого, деталей свадьбы, которая все равно не состоится… Такеши был бы рад обойтись без пустой болтовни, но отец настоял. И ему пришлось подчиниться, пришлось делать вид, что слова Такао хоть сколько ему интересны.