Жена самурая

Будто вторя его желанию, в дверях показалась Наоми, сопровождаемая с двух сторон солдатами. Повисшая в комнате тишина была оглушительной и звонкой: взгляды слуг, семьи, обоих Минамото были устремлены в ее сторону.

Она казалась бледной тенью той Наоми, которую Такеши оставил в чайном домике: строго поджатые губы, бескровное лицо, заломленные руки. И лишь ее глаза оставались прежними: с лихорадочным блеском и шальными, сумасбродными искрами. Но смотрели они совсем по-другому: устало и хмуро, с горечью, которую можно было ощутить.

— Где ты была столько времени? Ты заставила себя ждать! — сразу же отчитал ее Такао, поднимаясь с мягкой подушки из-за стола.

Наоми посмотрела на отца так, будто видела впервые в жизни, и не сразу нашлась, что ответить.

— А в чем дело? Ты волновался, что я заблужусь в темноте нашего сада? — привычно огрызнулась она, искоса поглядывая на Такеши. Она ни на что не надеялась, нет. Но все же… все же.

Услышав ее, Минамото едва не расхохотался: похоже, язык этой девчонке ничем нельзя укоротить. Она не озаботилась сейчас промолчать, думая, что едва ли сможет словами ухудшить свое положение. Не озаботилась она также и тем, что разозлит отца — ей было просто плевать.

Такао подавился воздухом и с трудом сдержал себя, лишь процедив:

— Надеюсь, в новом поместье тебя научат держать язык за зубами.

Наоми равнодушно пожала плечами, хотя слова отца прозвучали для нее настоящей пощечиной. Напоминанием, что именно он продал ее. Обесчестив и себя, и дочь, и весь клан.

— Конечно, научат, — Хеби не выдержала, вмешавшись в разговор. Слишком долго она молчала и слишком сильно хотела уколоть девчонку еще сильнее. — С наложницами не принято церемониться.

Кенджи скривился, с брезгливостью глядя на женщину, а Такеши сжал и разжал кулаки, взбешенный тем, что она смеет встревать в разговор.

Наоми шагнула назад и прислонилась к стене, нуждаясь в опоре. Она мазнула по Хеби беглым взглядом и перевела его на Такеши; ее плечи поникли, и вся она разом стала будто меньше.

— Нам пора, — Кенджи отложил в сторону палочки и поднялся, и сын встал следом. — Если отправимся сейчас, то к полудню будем в поместье. Не следует задерживаться.

Он направился к дверям, не став дожидаться прощальных слов Такао, и Такеши пошел за отцом, уверенный, что Наоми не станет противиться. И потому его удивление было велико, когда позади раздался ее ясный и ровный голос:

— Минамото Такеши, я вызываю тебя на поединок.

Вначале ему показалось, что он ослышался. Он повернулся, впиваясь в Наоми тяжелым, немигающим взглядом, и негромко спросил:

— Что?

Ей хватило духу повторить.

— Я вызываю тебя на поединок.

— Вот как, — медленно и вроде бы спокойно обронил он, но именно в этот момент Наоми отчаянно пожалела, что вообще родилась. Она не отвернулась, не потупила взгляд, но смотреть Минамото в глаза становилось все невыносимее с каждой секундой.

— Девчонка! — зашипел Такао, справившись с изумлением. — Как ты смеешь… что за вздор ты несешь! Сейчас же извинись и выметайся прочь, пока напоследок я не всыпал тебе палок.

— Ты потерял возможность бить меня, когда отдал в уплату долга. Отец, — она выделила голосом последнее слово, и Токугава дернулся, уязвленный ее холодной брезгливостью.

— И то верно, — Такеши опасно сузил глаза. — Теперь такую возможность приобрел я.

Наоми вздрогнула и с трудом сглотнула: горло сдавило напряжением, и она едва могла говорить. Зубы громко клацали от страха, и ей приходилось прикладывать усилия, чтобы никто не заметил.

«Что такого сказал девочке мой сумасшедший сын? — Кенджи рассматривал замершую в дверях Наоми. — Или она не может смириться со статусом наложницы?»

Все висело на волоске сейчас: он видел злость сына, которую тот силился, но не мог сдержать. Видел, как он постепенно теряет контроль: это прежде случалось с ним в битвах, но никогда в мирное время. И сейчас был самый неподходящий момент из всех возможных.

— Это просто смешно. Разве нет? — Такао всплеснул руками. — Ты позоришь Такеши — сана своей выходкой.

— Позором будет его отказ, — процедила Наоми сквозь зубы, даже не повернув головы в сторону отца.

— Поразительно глубокие знания нашего Кодекса, — мягко заметил Такеши, одарив ее холодным взглядом.

Он смотрел до тех пор, пока она не сдалась, первой опустив глаза, не в силах больше выдерживать его давление.

— Было бы совсем славно, если бы ты дошла до главы о том, в каком виде следует бросать вызов, — хлестко продолжил он, и Наоми неосознанно завела обнаженные руки за спину.

Такеши усмехался, но в его глазах не было веселья: только холод и темнота. Он был невероятно зол на девчонку. На что она осмелилась? На что посягнула? Разбрасываться такими словами при его отце, при его солдатах? Сметь ссылаться на правила, которые ковались столетиями? Которые были написаны кровью, и написаны не для нее!

Он расправил плечи и сделал глубокий вдох.

— Как только взойдет солнце, я буду ждать тебя, — произнес Такеши голосом, не сулившим ничего хорошего, и Наоми, коротко кивнув, поспешила выскользнуть из комнаты, поднявшись к себе.

Она ничком упала на татами, стискивая в ладонях тонкую простынь. Она сделала то, чего столь старательно избегала накануне: разозлила Минамото до алых кругов перед глазами. Вывела из себя, заставив медленно терять самоконтроль. Она не хотела этого, но не могла не ожидать. Глупо было думать, что такое своеволие с ее стороны оставит Минамото равнодушным. Что его не заденет брошенный ею вызов, дерзость ее поведения.

Наоми только не понимала, отчего его злость была такой сильной. Почти ощутимой. Она не думала, что представляет собой особую ценность, и значит, Минамото немного лишится с ее смертью.

Но он ярился так, что становилось ясно: дело не только в ее своеволии. Здесь было что-то еще, но Наоми не могла уловить.

Она перекатилась на спину, пустым взглядом уставившись в потолок.

«До рассвета».

Скорее всего, это последняя ночь в ее жизни. И последний раз, когда она видит свою комнату. Она только надеялась, что у нее хватит мужества и сил сделать все достойно. Так, как полагается. Хватит сил не испугаться, сошедшись с разъяренным Минамото. Хватит сил вытерпеть все то, что будет ей уготовано.