Жена самурая

Самым страшным будет сейчас выйти.

Выйти и встретиться с приставленным Минамото солдатом.

Со слугами.

С отцом и мачехой.

С самим Такеши и его отцом.

Первые шаги всегда были самыми страшными. Наоми тряхнула волосами, позволяя им рассыпаться по плечам, и направилась к выходу. Она зажмурилась, когда толкнула дверь и оказалась на улице, а после закинула голову, смотря на небо — темное, бездонное и будто бы даже суровое. Звезды и луна были скрыты тяжелыми дождевыми облаками, и все вокруг утопало в сумерках.

— Наоми-сан? — тот мужчина окликнул ее, неожиданно появившись из темноты, и Наоми едва не вскрикнула. — Такеши-сама велел проводить вас к главному дому, — говоря, он старался отводить взгляд от ее рваного кимоно, голых рук и неприбранных волос.

Губы Наоми тронула горькая усмешка, и она, равнодушно кивнув, пошла вперед. И совсем не удивилась, когда через пару минут к первому солдату присоединился второй — очевидно, они охраняли оба выхода из чайного домика.

«Наоми-сан… Минамото не предупредил их, кто я теперь? Рабыни не заслуживают уважительного обращения — это знают все».

У Наоми не осталось даже призрака надежды. Она ничего не ждала ни от Минамото, ни от отца. Она не думала, что сможет теперь жить.

Глава 4. Поединок

Стряхивая с волос дождевые капли, Такеши поднялся на террасу главного дома и прошел в комнату, где по-прежнему сидели отец с Такао и его вернувшаяся жена. Минамото удивился про себя отсутствию Наоми: наверное, он нажал слишком сильно, вот девчонка и валяется в беспамятстве так долго.

Токугава окинул его жадным, нетерпеливым взглядом, задержавшись мимолетно на небрежно повязанном оби и неряшливо надетом кимоно. Не оставалось сомнений, что произошло в чайном домике, но Такао не казался задетым или обеспокоенным.

— Я увезу Наоми в поместье сегодня же, — сказал Такеши, остановившись в дверях и скрестив руки на груди. — Как только она вернется.

Токугава кивнул, продолжая пытливо на него смотреть. В глазах женщины он видел такое же любопытство, но в присутствии гостей она не смела раскрывать рта.

— Хочешь провести обряд дома? — будто бы с пониманием уточнил Такао, по-прежнему поддерживая в своей голове иллюзию предстоящей свадьбы.

Такеши подавил усталый вздох. Ему надоело подыгрывать этому глупому и ничтожному человеку. Но таков был придуманный им же самим план — обмануть Такао и заполучить его дочь.

— Не будет никакого обряда, — ответил он, разрешив внутри себя это противоречие. — Я увезу ее как наложницу.

Его прямота обескуражила Токугава. Он, конечно, предполагал именно такой ответ, но одно дело — думать, и совсем другое — в лицо услышать, как твою дочь, пусть и нелюбимую, называют наложницей. Он бы предпочел, что Минамото выбрал более изысканные выражения, но что можно было ждать от его клана? Скорее всего, в жизни, кроме меча, ничего и не видел. О каком красноречии, такте и умении вести беседу тут можно говорить?

— Что ж, — сцепив зубы, тяжело уронил Такао. — Она теперь принадлежит тебе. Ты волен поступать, как хочешь.

— Конечно, — спокойно кивнул Такеши и опустился перед низким столиком возле отца, который увлеченно просматривал какой-то свиток и делал вид, что разговор его ничуть не касается.

«Самодовольный щенок», — озлобленно подумал Такао, заметив его усмешку.

Минамото не оставили ему выбора: ему пришлось заложить поместье за долги, и они выкупили бумаги еще полгода назад. Но только сейчас напомнили о расплате. У него не было денег, чтобы полностью уплатить долг, а получить его частями не согласились Минамото. Зато согласились взять в счет него Наоми. И потребовали подписать соглашение об альянсе — совсем небольшая потеря, как полагал Такао.

Потребуй они расплатиться поместьем, все закончилось куда хуже.

Время покажет, что он был наивен как юнец.

Конечно, мало приятного в том, что теперь его дочь станут называть наложницей. Рабыней. Но люди поговорят и забудут, а земли и дом останутся с ним. У него не было жалости к Наоми — больше задевал удар по собственной чести. Но Такао знал, что разговоры стихнут еще до конца года, и он был согласен потерпеть оставшиеся месяцы.

Слуги принесли рис и острые овощи — поздний ужин для задержавшихся гостей. Такеши устало потер глаза, жалея, что поступил так с Наоми: лучше бы увез ее силой. Или пока она была без сознания.

Но он решил проявить… милосердие? Решил, что лучше девчонке побыть одной и сперва осознать все случившееся. И теперь вынужден делить трапезу с Такао и его женой, с лица которой не сходила ликующая, победная улыбка.

Она была счастлива избавиться от падчерицы и вдвойне счастлива от мысли, что та станет не женой, но бесправной наложницей. Она ведь искренне ненавидела девчонку — несносную, вздорную, наглую, которая, тем не менее, была первенцем Такао, и этим лишала Ханами наследства. Но теперь все сложилось как нельзя лучше: Хеби ведь даже не могла о таком мечтать! Теперь ее девочка останется единственной законной дочерью: о Наоми, разумеется, никто не будет и вспоминать. Ханами станет наследницей отца и, быть может, однажды возглавит клан. Вместе с мужем, разумеется. Они выберут для нее мальчика из хорошей, уважаемой семьи.

«Кто воспитывает женщин, подобных ей?» — Такеши скривился, цепляя палочками рис. Улыбка женщины успела изрядно намозолить ему глаза. Ей следовало бы менее ярко проявлять свою радость, но, очевидно, Такао не мог справиться ни с дочерью, ни с женой.

Он вообще немногое мог, высокомерный, себялюбивый человечишка. Не мог достойно управлять поместьем, не мог содержать клан, не влезая в долги, не мог шире взглянуть на ситуацию, просчитать ее на несколько ходов вперед. Впрочем, это было лишь на руку Такеши и его отцу, что не мешало ему, однако, презирать Такао за слабость, трусость и глупость.

Он удивлялся, как Токугава столь легко согласился откупиться дочерью? Отчего не предложил часть дальних земель, несколько деревень с крестьянами? Они, разумеется, не согласились бы, но он даже не попытался.

И это во время не прекращавшейся между кланами войны за власть и влияние на Императора! Смертоносной, опасной войны, которая была близка к развязке.

Такао отдает свою дочь, свою наследницу, словно разменную монету. Словно не она его перворожденное дитя.

Узы крови должны быть священны. Неважно, что он считал Наоми непокорной и дерзкой, что едва терпел и все больше разочаровался с каждым годом. Это — неважно, пока они связаны, пока они семья. И Такао уничтожил эту связь.

— Где Наоми? — Кенджи наклонился к сыну, когда вошедшие слуги завладели вниманием Токугава.

— В чайном домике, — едва шевеля губами, ответил он. — Я… перестарался с ней.

Отец недовольно взглянул на него и скривился, без слов говоря, что не собирается ночевать здесь по его прихоти. Такеши с трудом подавил желание закатить глаза и дернул плечами, нетерпеливо поглядывая на дверь.

Наоми действительно пора было вернуться.

Он не допускал мысли, что девчонка могла что-то натворить. Знал, что Кацуо и Масато этого не допустят, и потому медленно начинал злиться на ее задержку.