Женщина, которая…

Метель продолжала забрасывать лобовое стекло липкими пригоршнями. Все же пора ехать. Не поворачивая головы, холодно сообщила:

– Я уезжаю.

Парень обрадовался, тут же выскочил и потянул за рукав свою спутницу.

– Пошли, Тамара!

– Ты иди, а я поеду. Покатаюсь немного, хи-хи-хи.

Лена повернула ключ зажигания, выдержала несколько секунд и медленно тронулась с места. Взглянув в панорамное зеркало над головой, увидела испуганное и растерянное лицо женщины. «Ага, не ожидала?!»

– Остановите здесь.

– Здесь, на мосту, нельзя. Видите, впереди знак висит «Стоянка, остановка запрещена»?

– А я сказала, остановите!

Лена с каменным выражением лица, невозмутимо продолжала гнать через виадук.

– Я сейчас выпрыгну! – завопила дама, но не громко, не во весь голос, а почти шепотом.

Притормозила Лена на самом верху. Включила аварийку. В распахнутую дверь ворвался снежный вихрь, дохнул стужей и отступил. Метель постепенно успокаивалась, и бегущая навстречу жемчужная цепь уличных фонарей становилась все ярче, крупнее и отчетливее.

3:40

– Не спи, Ванечка.

Мчаться по набережной, не ограниченной светофорами и перекрестками, наблюдать за нитью огней и плывущими звездочками автомобильных фар на том берегу, – восторг и наслаждение! Финляндский мост, весь в легких, подсвеченных арках, исчез за спиной, а мост Александра Невского, пологий, приземистый, ровной линией соединяющий городской центр с правым берегом, едва обозначившись, стремительно приближается с каждой секундой. Лошадушка, ощутив полную свободу, радостно рвется вперед. Чтобы сдерживать ее пыл на поворотах, эхом повторяющих плавные изгибы Невы, приходится чуть притормаживать. Хорошо! Лети себе, и на часы смотреть не надо.

Другое дело летом.

Летом, в пору белых ночей, несешься вот так на Троицкий в надежде весело проскочить на ту сторону, а тебя тормозят: «Стоп, приехали!». Выставляют перед самым носом штакетник, включают мигающий красный. Приходится разворачиваться через все запретные разлиновки и мчаться дальше вместе с остальными опоздавшими бедолагами к Литейному. И что? Еще издалека видишь, как его пролет, разорвав сплошную линию подсветки, словно дразня тебя, начинает медленный подъем. Не притормаживая, летишь вперед по набережной, мимо гуляющей толпы зевак, до следующего моста в надежде, что хоть на него-то успеешь…

А если в этот ночной час пик окажешься на Васильевском, отрезанном от материка четырьмя мостами? Каждое лето ранним утром, в ту предрассветную пору, когда фонари уже потушены, а бледно-серая туманная дымка вот-вот растает, уступив место несмелым золотисто-пастельным тонам, она попадала в эту историю.

Сколько раз она сидела в тесном окружении других авто, устало глядя на веселые подвыпившие компании, борясь со сном, слушала магнитолу и, раздраженная бодрыми, неестественно радостными голосами диджеев, с нетерпением ждала, когда же нелепо торчащий вместе с фонарями, дорожными знаками и проводами пролет моста едва заметными рывками начнет опускаться вниз, открывая небо и зовущее вперед ровное полотно дороги. В это время она тихо проклинала Васильевский вместе со всеми мостами, шумную толпу туристов и рассеянных влюбленных, облепивших гранитные набережные.

Но если проскочить до разводки удавалось, то какой неописуемый восторг она при этом испытывала, как восхищалась неоновым отражением подсветки мостов в темном глянце воды, запахом сирени и прохладным, свежим ветром с залива! Попутно обожала бодрых диджеев с их дурацкими передачами, и всех звонивших им слушателей, и толпу туристов с камерами, и глупых, счастливых влюбленных, рассеянно шныряющих под колесами…

– Не спи, Ванечка, скоро к бабушке приедем.

Впереди по курсу обозначился Охтинский мост с тяжелыми опорами и гранитными башнями. А на противоположном берегу сверкнули маковки золотых куполов Смольного собора. Удивительно, но свечение, придающее Смольному легкость и фарфоровую, прозрачную голубизну, исходило вовсе не от наружной подсветки, а наоборот, загадочным образом излучалось изнутри самим собором. Мистика, да и только!

Лена снизила скорость. Дорога здесь, казалось, была ровной и гладкой, с четкой разлиновкой, а на самом деле средняя полоса изрядно разбита, вся в опасных расщелинах и ямах, и чтобы не потерять подвеску вместе с колесами, пришлось взять правее, уступив свое место плывущему за ней «мерсу». «Мерсы» – они всегда плывут и даже немного парят над дорогой, не касаясь асфальта, что им какие-то колдоё… то есть выбоины и ухабы.

– Не спи, Ванечка, посмотри, как красиво.

Бросая короткие взгляды в панорамное зеркало, Лена с любопытством поглядывала на даму с ребенком. Они сидели на заднем сиденье так тихо, что, забывшись, она думала, что едет одна. Дама казалась ей интересной своей отрешенностью и благородной, бесцветной, как на портретах средневековых мастеров, некрасивостью. На бледных щеках – то ли ссадины, то ли застывшие бороздки от слез. Жавшийся к ней мальчик лет пяти, в дубленочке и кожаной, на меху, шапке, но тоже бледный и вялый, не реагируя на слова матери, сладко дремал и за весь путь не проронил ни слова. Какая нужда выгнала их среди ночи из дома и заставила ехать к бабушке? По своему обыкновению Лена стала строить догадки.

Вероятно, их бабушке, пожилой женщине, сделалось плохо и она, несмотря на поздний час, срочно вызвала всех родных, чтобы огласить завещание, пока находится в трезвом рассудке и здравой памяти… Ой, то есть наоборот, здравом рассудке… Или так: дамочке пришлось срочно везти сына (внука? Усыновленного из приюта малыша?) под присмотр, чтобы не отказать во встрече неожиданно позвонившему давнему возлюбленному, тому, от кого она ждала звонка месяцами, из-за которого плакала ночами и который, неожиданно оказавшись не у дел решил объявиться. Как там, в песне: «я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно». Нет, не то. На страстную любовницу дамочка явно не тянет, слишком она какая-то «неживая», и вид усталый, и слишком озабочена своим поздним ребенком.

При въезде на Охтинский, в том месте, где тянулся высокий, глухой забор ядовито-синего цвета, украшенный рекламой Недрапрома и гигантским лозунгом, гласящим «Невозможное – возможно!», Лена, слегка повернув голову, негромко произнесла:

– Интересно, удастся ли нам увидеть чудо-небоскреб? Сдается мне, неудачное место они выбрали для памятника Мамоне: на набережной, где грунт зыбкий, да еще напротив Смольного.

Наболевшее вырвалось помимо воли. А быть может, разговорилась из страха уснуть за рулем или просто захотелось услышать голос странной пассажирки.

– Да, легенда о Вавилонской башне оживает. Все в этом мире повторяется, даже прежние ошибки, – чуть слышно отозвалась дама.

Лена снова подняла глаза в зеркало.

– Скажите, как можно обокрасть весь русский народ, прибрав к рукам газ и нефть, и гордиться этим как некоей заслугой?! Но этого им мало, они решили взирать на этот народ и на город с его ангелами, куполами и крестами с высоты небес. Говорят, на самой верхотуре писсуар хотят сделать застекленный, чтобы приятное с полезным совмещать, не теряя времени.

– Думаете, построят? Сегодняшняя администрация сорвет свой куш, разбежится по другим должностям или благополучно уйдет на пенсию, а Недрапром останется один на один со своим нелепым проектом.

– Деньги со временем разворуют, да еще кризис обострится. Попытаются экономить, таджиков пригонят, узбеков, те чего-нибудь накосячат, да еще зыбкая почва просядет…

– …и башня превратится в Пизанскую. Законсервируют строительство временно, а получится навечно, – в голосе дамы прозвучала улыбка.