Женщина-мышь
Шрифт:
Моя реакция последовала незамедлительно. Учащенное сердцебиение, внутренние потоки извозчицкого мата, моментально задрожавшие губенки и ручонки. Я метнулась вон из офиса курить. Устроилась на лавочке, судорожно дымя и тупо глядя на телефон. Мне всегда нужно было несколько минут на «прийти в себя», чтобы можно было что-то соображать, стоило этому человеку только обозначиться на горизонте. Это был мужчина моей несбывшейся мечты, моя роковуха, жвачка, прилипшая к моей туфле, бабай, приходящий в ночных кошмарах! Это был крошка Цахес ростом в метр девяносто, циничный циник и блядский блядун! Это были мои пятнадцать дней абсолютного счастья, оплаченные 365-ю днями горя с пожизненным вздрагиванием и колотушками от одного e-mail. С последнего припадка прошло к тому письму чуть более трех месяцев. Я
Потусив еще пару минуток с сигареткой, я пошла на пицотдисятый личный подвиг в виде sms: «Сема, сорри, оч занята» – и, задрав очи небу, стала просить всех небесных директоров заставить Семена мне не звонить, поскольку при звуках его голоса я все еще пребывала в позе «Сема сверху». На небе рабочий день заканчивался раньше, судя по высветившемуся на экране вызову. «Пиздец котенку!», – подумала я, сосчитала до трех и…
– Сема?
– Мари! Привет! У тебя все хорошо?
«Блин, какая сука! Ну зачем? Зачем ты врешь?! Тебе абсолютно по хрену все мои «хорошо» и «плохо»! Тебе просто нужно, чтобы напротив сидел кролик, не отводя глаз, а ты бы упивался тем, что можешь вот так вот запросто приартачить чье-то сердце к себе и даже через сто лет снова констатировать, что «ага, мое!». «Вот сука!» – скакали мои мысли-терапевты. Отвечала я гораздо скромнее:
– Сем, все неплохо, но у меня и вправду куча дел. Ты как? – спросила я с максимальным равнодушием, как мне казалось.
– Not bad, но я соскучился, и ты должна об этом помнить! Даю тебе пару деньков на дела, а потом мы обязательно ужинаем, идет?
– Ок, Сем! Давай созвонимся ближе к выхам?
– Хорошо, целую. Пока!
Я нажала кнопку «пока» на телефоне и почувствовала подступающий ком обиды. Не реветь! Только не реветь! Курить! Но не реветь! Вокруг был приятно теплый московский сентябрь, небольших размеров Пришвин внутри меня отметил, что небо насочиняло целые толпы причудливых фигурок из облаков и теперь пребывает в довольном лазурном покое. «Не, на хрен с пляжа! Только не Сема! Боже и Сергеич, спасибище вам обоим за Пермь, уж не знаю, кто там из вас креативил, но мой отъезд – это реально круто, потому как туда Сему ехать заломает однозначно!» – подумалось мне, и ком в горле стал таять.
Я не могу рассказать про Сему. Во-первых, потому что не хочу. Во-вторых, все еще надеюсь, что когда-нибудь все же выздоровею окончательно. И потом, мне кажется, такие истории вообще – не страховой случай. А с моим характером у меня не было ни единого шанса не вляпаться. Когда на одной с тобой планете живет некто, похожий на тебя как клон, вся жизнь, как правило, посвящена поиску друг друга. Люди много говорят и пишут про важность этого поиска, вечный непокой и ужас, если не судьба найти свою «половинку», «четвертинку», «зеркало» и какие там еще у любви названия. Но люди крайне редко честно высказываются о том, что будет, если это встретить и потерять. А будет, господа, полный крах! И чтобы пережить, сначала придется переболеть! Да так, что ходьба по стенам из трюка перейдет в разряд обычных способов передвижения. Так что умирать приходится по два-три раза в день, причем всякий раз – навсегда. Так, что внутри тебя рушатся все твои любовно отстроенные заборы, превращаются в пыль казавшиеся такими мощными противотанковые ежи и нет больше никаких секретиков, закопанных на клумбе под стеклышками. И тебе ничего этого вовсе не жалко, а жалко, что больше нечем поделиться! Тогда ты начинаешь жить для него:
– Езжайте, пожалуйста, побыстрее, котлетки могут остыть, – говорила я Семиному водителю, передавая аккуратно упакованное и только что собственноручно приготовленное сердце.
– Нет, форму ногтя оставляем овальной, Семе так больше нравится, – говорила я маникюрше.
– Вы могли бы научить меня хотя бы правильно стоять на этих лыжах, у меня всего две недели до отъезда? – спрашивала я, всю жизнь ненавидящая лыжи, у инструктора.
– А вы уверены, что это самые высокие подушки? Видите
ли, мой мужчина просто терпеть не может, когда подушка проваливается! – сообщала я продавщице.Я стала кем-то, чья жизнь принадлежала Семе. И была бесконечно счастлива в этом светлом, как мне казалось, рабстве.
Вы когда-нибудь растворялись? Поверьте, это труд! Постепенно меняется все вокруг. Мир становится размером с то пространство, где умещаетесь только Вы и Он. Больше нет Ваших привычек, личных друзей. Есть абсолютное счастье и абсолютная слепота.
Но апофигей всего этого гораздо фееричней! Однажды становится ясно, что да, ему все ваше, да и вы сами – забавны очень, но не больше. Не БОЛЬШЕ! Ощущения не детские! Еще вчера все было в радуге, а уже сегодня совсем неясно, для чего жить. Всего неделю назад я была его единственной женщиной-мечтой, а теперь я ничья и не мечта, потому что он решил, что ему рановато «в тираж». Я для него – это слишком серьезно. Он не готов!
Зато я готова, medium well! Бывшая приятная розовость переходит в нынешнюю серость! Я готова абсолютно ко всему, готова, прежде всего, строго-настрого запретить себе доверять кому бы то ни было. И с тех пор точно знаю, что «честность и порядочность – это качества, с помощью которых можно два раза наебать одного и того же человека».
Любить больно, я, как потерпевшая, говорю следствию: «Не надо мне этого!» «Сема, убейся апстену!», «Я Маркса читал, и он мне не понравился!»(с). Между любовью и ее отсутствием я отважно выбираю второе – эта болезнь, по крайней мере, без серьезных осложнений!
Я вернулась в офис, удалила Семино письмо и, вздохнув, продолжила эпопею с папками под названием «Москва – Сортировочная». Механически раскидывая файлики, соображала, на какой подарочек я натянула, не прыгнув в машину и не помчавшись к Семе «прям ща». «31 rue Cambon» Chanel, это однозначно, и еще литровый пузырек вискаря с Олькой – меньшим количеством нанесенный моральный ущерб не зальешь. План мести был готов. Местом расставания с психотравмой была выбрана моя гостиная, добрая Оля согласилась на приезд со словами: «Вот он сука какая! Ничего, Марусь! Мы это все выпьем и выкурим! И все забудется! Держись! До вечера!»
Я додержалась, как велено, заехала в ГУМ за подарочком себе любимой, по дороге домой закупила виски и в предвкушении предстоящего надомного драмкружка стала размножать на столе посуду.
С Ольгой мы знакомы лет сто. Мы умудрялись крайне редко встречаться и не слишком интенсивно обрывали телефоны, но в случаях типа SOSумели определенным образом влиять друг на друга – успокаивать, помогать, совместно принимать решения. Ольга была самым красивым деканом факультета известного театрального вуза, мамой и по совместительству умнейшей из женщин, встреченных мною в жизни. Она с одинаковой легкостью раззиповывала у себя из головы по мере необходимости то знания макроэкономики, то истории театра, то авторского права, а когда требовалось – рецепты пирогов.
Мы перетерли Семену все молекулы, генерируя версии о том, зачем же ему самому эти редкие comebackи. Самоутверждение на раненных в сердце – это как-то не по-джедайски. Впрочем, мы хором согласились, что все Семкины положительные качества есть продукт моей богатой креативной фантазии. Потом Ольга сказала, что на ютьюбе есть финская полька в исполнении какого-то чумового квартета. На попытку выучить хотя бы куплет ушло больше полбутылки виски.
– Як цуп цоп порви коридоры, – медленно повторяла Олька.
– Зачем рвать коридоры? Это что, ОМОНовская строевая? – пьяно интересовалась я.
Громкое увлекательное орево позволило нам с Ольгой окончательно забыть про Семин звонок и весело провести время до четырех утра.
Неделя стала набирать обороты, я уже не томилась тем, что оставлена в офисе еще на месяц, и планировала всяческие интересности. В среду, после встречи с Сергеичем, мне стало казаться, что и с моими все будет не так плохо, как могло бы. Мой босс продумывал и просчитывал все на свете, оставалось только восхищаться сочетанию в нем деловых и человеческих качеств. От таких, как Сергеич, хотелось рожать! Чем, собственно, и занималась его законная благоверная – и это было правильно и понятно.