Женщина при 1000 °С

В конце концов я согласилась, сильно растроганная их скоропалительным интересом к своей матери/свекрови. Но я рассматривала это как временное жилище и всегда стремилась на улицу Скотхусвег, в родительский дом, где я жила после смерти мамы, наступившей осенью восемьдесят восьмого года. Конечно, я немедленно начала скучать по курению в постели и виду на покрытое толстым льдом Рейкьявикское Озеро, где нет длинных коридоров и общения с людьми. А они отвезли меня на Лейгараус [141] в некую «Тихую пристань», которая строит из себя медицинское учреждение, хотя на самом деле это просто такое место, куда иногда заглядывают врачи из Дома престарелых моряков (ДПМ). Итак, я попала в «Храпнисту» [142] , вошла в заколдованную гору старости, и это при том, что мне еще и семидесяти не было! С тех пор Халли и Альва всегда весело приветствовали меня. Конечно же, они так все устроили вовсе не для меня, а для себя.

141

Один из удаленных от центра районов Рейкьявика.

142

Один из крупных домов престарелых в Рейкьявике.

Ведь теперь они могли не беспокоиться так сильно о страухе: она была передана в холодные объятья системы.

Наверно, наше общество на то и существует.

Впрочем, Тоурдис Альва регулярно навещала меня, с масленой улыбкой и крошечными печеньями. Она порой бывает щедра и все время посылает мне сборники стихов своего дяди, «великого поэта», только мне редко удается их читать. В них всех одно и то же стихотворение про то, какой мир поверхностный и какой он сам глубокий. Я в этом не сомневаюсь, но лучше бы сей уважаемый поэт поделился своей глубиной с другими, вместо того чтоб просто кичиться ею.

И все же вовсе не благодаря сыновьям я нашла себе кров, когда несколько полугодий назад улизнула из дома престарелых. Целую неделю я в буквальном смысле колесила по проспектам на своей кровати, среди копоти и слякоти, в поисках жилья, а жилья все не находилось, пока одна добрая санитарка не вспомнила про свою сестру и ее гараж. Так я познакомилась с Гвюдйоуном и Доурой, которые отнеслись ко мне лучше, чем дети. Сам по себе гараж – неплохое жилье для престарелых. Все равно исландцы не держат в гаражах автомобили, а сваливают туда хлам, который не понадобится им в их великой гонке за временем, например, погнутые ветром каркасы от палаток, отслужившие газонокосилки и старых людей. Мне знакомы на просторах нашей столицы по крайней мере три таких современных сироты – такой «гаражный хлам», как я порой ради красного словца называю их.

Как я уже говорила, двое моих сыновей ни разу не удосужились зайти ко мне за те восемь лет, что я прожила в этом гараже, а третий лишь дважды заглядывал на короткое время. Но, разумеется, одна из причин их хронической неприходибельности – женщины: и я сама, и мои так называемые невестки.

Мои мальчики на самом деле выбрали себе одну и ту же женщину, один и тот же фасон, как говорится, и постарались выбрать настолько непохожую на свою мать, насколько вообще можно вообразить. Этот тип – настоящая исландская «деловая колбаса», с прямыми светлыми волосами, глубоко посаженными глазами и кучей всяких нервов. То есть быстро говорящая толстопятая баба, которая в машине красится, во время визита в больницу треплется по телефону, никогда не останавливается, но всегда идет куда-то или откуда-то говорит «Хай!», как циркулярка, и курит только, пока горит сигарета, а в остальное время она некурящая. Точно так же обстоит с похуданием, за которое они очертя голову принимаются в перерывах между едой.

Я порой задумывалась: а откуда пошел в нашей стране этот тип женщин, ведь я не припомню таких ни в довоенном Брейдафьорде, ни в Рейкьявике эпохи расцвета, пришедшейся на войну. Они называют себя «девочки», и это верно: до женщин они еще не доросли, ручаюсь чем угодно, никогда не носили длинных платьев, никогда не имели шубы или жемчужного ожерелья, не слушали оперу, не читали Лессинга, не сидели в поезде, не танцевали на палубе, пока не рухнут в объятья своего партнера по танго, так что они ведать не ведают, что такое настоящие джентльмены, и позволяют спать с собой кому попало, ведь наша страна находится в целых трех часах лету от всякой цивилизации. У нас в Исландии нет не только кавалерии, но и кавалеров. Хотя у нас и настоящих дам тоже нет.

Сама я трижды возвращалась домой после долгого житья за границей, и каждый раз меня называли на страницах желтой прессы «светской дамой» только за то, что я пользовалась мундштуком и угощала мужчин выпивкой. И каждый раз мне удавалось утопить этот штамп в бокале, ведь мне всегда было удобнее чувствовать себя как one of the boys [143] . Когда все женщины расходились по домам, а я оставалась с опившимися джина врачами и извергающими дым оптовиками, – тогда я чувствовала себя лучше всего. Тогда начинались истории, тогда начинались разговоры. На самом деле, когда ты дама – это убийственно скучно, гораздо веселее, когда ты – Герр А.

143

Один из парней (англ.).

А эти современные герлушки – ни то, ни другое. Да и эти каждодневные санитарки, которые добредают досюда в своих скрипящих спортивных куртках, ненакрашенные ни снаружи, ни изнутри, – немногим лучше. Одна целое лето являлась сюда в берцах и пыталась напоить меня рыбьим жиром. Другая – в тапочках.

Конечно, у нас никогда не было своих высокородных госпож, дворянских девиц или кинозвезд. Чем-то подобным у нас была разве что Вала Тороддсен [144] , но она, разумеется, президентская жена, ставшая нашей Грейс, и Бриндис Скрам [145] – самая красивая женщина, которую когда-либо порождала исландская земля, ручаюсь чем угодно. И конечно, Вигдис Финнбогадоттир – самая шикарная представительница исландских женщин, хотя я и не отрицаю, что вся эта ее великая святость всегда казалась мне невыносимой, да и при ближайшем рассмотрении она оказалась не такой уж абсолютно святой. Она была хорошим президентом, хотя побольше банкетов ей бы не помешало. Конечно, муж для нее тоже был бы не лишним. Какой-нибудь скромный муж, умеющий небрежно приветствовать и шепотом разузнавать путь до уборной. Жить в Бессастадире – задача, которая под силу только двоим, это говорю я, которая спала там в четырех комнатах, из них в двух – в чьих-то объятьях. Сейчас, говорят, в Исландии есть красавицы, но, по-моему, это все абсолютные пустышки с накачанными губами и прооперированной грудью. А еще они напрочь лишены знания французского языка и этим напоминают мне моих невесток, которые из всех вин больше всего мечтают пригубить «Камамбер Совиньон».

144

Вала Тороддсен – супруга Аусгейра Аусгейрссона, в 1952–1968 гг. занимавшего пост президента Исландии.

145

Бриндис Скрам – исландская актриса и диктор телевидения.

Мне, как, впрочем, и другим, не удалось выдрессировать моих мужланов-сыновей в светских львов, а я пыталась это делать, приглашая их на коктейли и уча заказывать такси для своей матери. Все они, мои мальчики, стали какими-то гуньками, и поэтому им приходится лежать под этими метеорами в джинсах и стонать, моля о пощаде от всех их требований: то садовые изгороди им подавай, то ортопедические матрасы (по-моему, это так называется), – и громких голосов в телефоне по пути в машину и из машины, когда они устраивают дни жевания плавленого сыра в своих швейных клубах и, о да, эти свои великие и могучие девичники. Я слишком хорошо знаю всю эту семейную жизнь, ведь я уже достигла возраста богов, и зрение у меня соответствующее. Как выразился покойный Одд, мой мохногрудый юрист: «Единственное, на чем держатся исландские браки, – врожденная лень исландских самцов, которые позволяют делать с собой что угодно». Вот мои мальчики – как раз из таких, и даже собственную мать они готовы бросить на этот жалкий алтарь.

74 Ул. Скотхусвег, 13 2009

Мои мытарства начались, когда я, выпорхнув из этого несчастного царства престарелых, снова окунулась в жизнь, но оказалась без крова. Ведь они оказали мне такую добрую услугу: без моего ведома продали родовое гнездо. Все только и ждали, что я отлечу из земной юдоли сквозь окошко «Тихой гавани», поэтому они поспешили продать Скотхусвег, едва старуха скрылась в недрах медицинской горы [146] , и даже попробовали залучить вонючего, немытого норвежского kunstmaler [147] , чтобы он в гостиной моих родителей своим голым тюбиком тряс!

146

Аллюзия на фольклорные сюжеты о людях, похищенных альвами, живущими внутри утесов.

147

Художник (датск./норв.).

Мне удалось предотвратить эту историческую катастрофу, и вместо него туда вкатил банковский юноша – пригожий, да душою негожий, и прошелся своим денежным ластиком по всей истории этого дома, а потом глядел холостым взглядом из его окна со страниц глянцевого журнала; и в мошне у него было густо, а на столе пусто. И сидел он там в окружении пустых стен, словно какой-нибудь пришелец из космоса, абсолютно не подозревающий, что в этой самой гостиной в свое время была написана «Исландская культура», читался «Исландский колокол», и обсуждалось великое сравнительное исследование под названием «Идеалы и одеяла в биографии поэта Стейнна Стейнарра».

Я могла узнать собственный дом только по «золотому дождю», который все еще свешивался из окна и какое-то время был единственным источником финансов у золотого мальчика, так как, судя по дошедшим до меня новостям, этот милый юноша премило разорился. Его большое состояние на самом деле оказалось нестоянием, и сейчас банк наверняка изъял у него хоромы, однако держит их пустыми, «чтобы не обрушить рынок». Да, законы жизни весьма разнообразны. Одни дома должны стоять пустыми, чтоб другие не обрушились. То есть теперь в моем доме живет банк, а я живу в каком-то гараже и шлю ему оттуда свой пламенный привет.