Женщина при 1000 °С
Шрифт:
Он сощурил глаза, словно моряк, готовящийся встретить девятый вал.
«Что… Что это означает?»
«А как у нее, родимой, вообще дела?»
«Да все нормально. Она стала немножко такая… в церковь часто ходит».
«В церковь?»
«Да-да, она вдруг начала каждое воскресенье ходить на службы».
«Да? Вот черт!»
«Да, как-то странно это все. Причем она никогда не ходит в одну и ту же церковь. В это воскресенье она ездила в Хапнафьорд, а в прошлое – в Мосфетльсбайр [152] ».
152
Города-сателлиты
Он покачал головой, снял очки, отер с них конденсат и надолго замолчал. А я в это время с хохотом носилась по задворкам мозга на внушительных пружинных башмаках – это было то еще зрелище.
«Да… – сказал он наконец и издал тяжкий стон. Его глаза прятались глубоко в нащечном жире на лице, будто две сверкающие изюминки, вдавленные в разбухшее тесто. – Она от меня ушла».
«Что ты говоришь? Ушла?»
«Да, или… и все-таки из дома съехал я».
«Она от тебя ушла, но из дома съехал ты? Она тебя выгнала?»
«Нет-нет. Я… Мне просто там было плохо, вот я… взял и уехал».
«Да-да, я об этом слышала. Что женщины уходят от мужей на кухню. Значит, ты сейчас один на улице? В какой-нибудь гостинице для алкашей? А дети где?»
«У нее. Но мне дают с ними видеться».
«Правда? Ничего себе, расщедрилась! А тот другой мужик к ней въехал?»
«Какой мужик?»
«Ну, тот бородатик. И где деньги?»
«Деньги?»
«Да. Ты же сказал, что они у нее?»
«Да? Ну, да. Но, мама, с ними ничего не случится. Они у нее на какой-то такой книжке, которую она…»
«Магнус! А вот сейчас я скажу ‘Стоп!’ Полный стоп, абсолютный, совершенный. Она оттяпала дом и у меня, и у ТЕБЯ. Но хоть машина у тебя осталась?»
«Э…»
«Машина у тебя осталась?»
«Нет, но я взял напрокат, и…»
«Да что она, в конце концов, за тварь окоростелая!.. А еще она кувыркалась в помещении для инвалидов с этим оголтелым… да, телом».
Эх, сейчас он смотрел на меня, как на лежачую больную, которая попросту несет бред. Это сопровождалось скулосводительным молчанием, которое было полно жизненных поражений и говорило: вот встретились два неудачника, единственное, чего они достигли в жизни, это обладать друг другом. Но и тут мы были неравны: мне удалось впустить его в мир, а ему до сих пор не удалось сжить меня со свету.
«А она каждый день приходит, эта… Нэнси?» – наконец спросил он.
«Да не волнуйся ты за меня».
«Мама, эти деньги твои. А лежат они на счете».
Я дала себе труд посмотреть на него долгим взглядом. А потом сказала неторопливо и спокойно:
«Магнус! Сюда никто не заходил… четырнадцать месяцев. Ни ты, ни Халли, ни Оули или ваши дети. Никто – с тех пор, как вы получили сбережения, которые я копила всю жизнь. Вы мне даже имэйла не прислали, не то чтоб по телефону позвонить, да… разве что Гвюдрун Марсибиль позвонила мне в мой день рождения. Как по-твоему, это?..»
Дальше я не смогла, потому что в голосе появились какая-то мочекислость, проклятая горечь и самообхныкиванье. В моих недрах до горячей воды копать надо глубоко, но когда водоносная жила отыскалась, брызнул фонтан.
«А у тебя есть имэйл, мама?» – спросил он с неподдельным удивлением.
«Конечно, у меня есть имэйл, – выпалила я. – У меня здесь есть сеть, я же сказала. Я всегда на связи, у меня компьютер! Что за дурь! Ты совсем не знаешь собственную мать… да и собственную жену тоже не знаешь! Ты ее уже побил?»
«Побил? – возмущенно фыркнул он, как будто был представителем
новой формации мужчин, выведенной общими усилиями государства и СМИ, никогда не поднимающих руку на женщин. – Нет-нет, мы расстаемся по-хорошему».«По-хорошему? А у нее между ног другой мужик?»
«Нет-нет, мама, другого там нет».
«Магнус, мне обидно думать, что мой сын – совсем придурок. Сейчас ты пойдешь домой, в твой собственный дом, и скажешь своей неутомимой женушке… пойти с тобой на зеленый лужок… да, где белая роса падает на листья…»
Я выдохлась. Он смотрел на меня так удивленно, что изюминки чуть вылезли из теста.
«Мне… мне надо будет ей прочитать этот стих?»
«Ах, лучше давай, я тебе его имя напишу. Ты скажешь, что у тебя есть улики и что ты пришел мстить за обиду. Что ты вне себя от гнева и требуешь обратно свой дом, машину и детей, а также сорок миллионов, принадлежащие твоей матери».
«Ты хочешь сказать – двадцать?»
Я записала настоящее имя Йоуна Наложника на обороте вскрытого конверта, который он принес с кухни, и протянула ему, словно самая кровожадная мать-подстрекательница эпохи викингов. Он прочитал, шевеля губами, а потом посмотрел на меня, словно страшащийся мечей сынок-теленок: мол, я правда должен его убить, мама? Его тон был просто несносным.
«А как… Откуда ты это знаешь, мама?»
«Кто лежит в сторонке – тот знает все».
Он больше ни о чем не спрашивал, просто сложил конверт пополам, будто свое достоинство, и спрятал в карман. Затем я наблюдала, как он нащупывает у себя за спиной куртку и наклоняется надо мной, обдавая меня сильным запахом улицы.
«Пока, мама».
Поцелуй у него получился неуклюжий – мне пришлось после этого вытереть щеку. А когда я увидела, как он идет к входной двери своей котопоходкой, я осознала, что в упор не понимаю, как это мне, убитой в хлам женщине, с печенью, как изюминка, и грудями, как варежки, удалось выродить из себя это стокилограммовое мужское тело. Для меня это было так же невероятно, как если бы засохшему кактусу сообщили, что у него сын – взрослый кенгуру. Он попрощался со мной с тоской в синих глазах, и больше от него, конечно же, не было ни слуху ни духу.
77
Вредительский прибор
2002
Его мать поступила весьма грубо и плохо все продумала. Ну а как я могла иначе? В собственной норе лисица кусается больно. Теперь он, горемычный, был совсем сломлен. Теперь он остался с гадкими фотографиями и еще более ужасными картинами воображения. Это все я знаю благодаря горькому опыту. И да, теперь он остался с женщиной в голове, чтобы в следующие годы было, с чего беситься. Ничто так не распаляет, как сердечные раны, – насколько я знаю эту жизнь, получив от нее такой удар по морде, как совокупления других людей.
Супружеская измена – явление особенное в том смысле, что она тяжелее всего переносится бездельниками: она придавливает их без предупреждения, словно снежная лавина, к оконному стеклу души. И вот он сидит, не в состоянии выбраться наружу месяцами, и видит вокруг себя одни лишь спаривания супруги. Изменник убивает себя вон из жизни супруга и затем снова и снова является привидением в его голове, голый и совокупляющийся. И постепенно ты присасываешься к этому ядовымени и начинаешь наслаждаться его отравой. Ты сам принимаешься малевать того черта, который мучит тебя и затаптывает в грязь каждый раз, когда ему случится прискакать в твою больную голову. Человек – это вредительский прибор.