Женщина при 1000 °С
Шрифт:
По выполнении этих условий Вам будет даровано прощение и благословение епископа, но не ранее.
В случае если Вы решите оказать слугам Господним неповиновение, ваша душа будет прикована к якорю гнева небесного и низринута в лавовое ущелье Сатаны.
Рейкьявик, 14 июля в лето Господне 2002.
Епископ Исландии
Г-н Карл Сигурбьертнссон.
76
Оболтус Диванный
2002
Несколько
Но через несколько дней в дверь опять постучали, и мне повезло, ух как повезло, что еще не ушла моя Нэнси – девушка, которая занималась мной до Ловы. Она смогла впустить этого гостя, оказавшегося моим сыном, Магнусом Йоунссоном, родившимся в мае шестьдесят девятого. Он имел весьма толстокотовский вид. Я прикинула, что ему уже должно было исполниться тридцать три года.
Его отец был рано потолстевшим человеком, настолько толстым, что для того, чтобы начать с ним роман, мне пришлось напиться до белых облаков; а на землю с этих облаков я потом спускалась три года. Сейчас наш Магги уже вырос из своих волос и справил себе телесную куртку с подкладкой, готовясь к зиме жизни, поджидающей всех мужчин после тридцати лет. Мой Оболтус был грустноглазым, вялоруким – в общем, сплошное разочарование для женщины, выпустившей его в этот мир.
Нэнси подскочила к кровати и принесла многоколесный офисный стул, целых два года ожидавший гостей. Я заметила, что мой мальчик до сих пор сильно косолапит. А я-то ему без конца твердила, пока воспитывала, что стоять надо по-человечески, а не как в жалостливом стихотворении.
«Привет, мама», – сказал он, издал стон, поправил очки на своем коротком кошачьем носу и погладил себя по щеке, так что щетина зашелестела.
У его отца, Последнейоуна, борода росла обильно, так что он брился дважды в день, да и во многом другом он был г-н Дважды, ведь лысина у него была знатная, а низ мощный, несмотря на жир. Клеем, скреплявшим наш с ним союз, был секс. Но сразу после рождения Магнуса дважды превратилось в единожды, потом в редко и в конце концов в никогда. Так это жирное пламя мало-помалу угасло, и мне пришлось вызвать для него такси. «Угораздило ж тебя родиться!» – выдала я однажды в самый тяжелый период материнства, когда Оболтус изводил меня ревом. Так что не мешает бы принять его поласковее, коль скоро он притащился ко мне со своими проблемами, подумала я.
«Значит, ты тут?» – продолжил он, осматриваясь и подъезжая на стуле к моей кровати; он снял с себя шуршащую верхнюю одежду и засунул себе за спину на стул, где она смялась. От этого мне захотелось наорать на него, как в старые времена.
И все же я постаралась взять себя в руки, выключила компьютер, отодвинула его на кровати и пригладила нагревшееся от него место своей холодной ладонью. Нэнси быстро надела свой головной убор, улыбнулась нам наистыдливейшей улыбкой и попрощалась с новозеландским акцентом.
«Кто она?» – спросил Оболтус, едва девушка захлопнула за собой дверь, которая снаружи, разумеется, покрылась инеем, хотя внутри была теплехонька.
«Ее зовут Нэнси МакКорган. Она из Службы быта».
«Да?» – спросил он и затем замолчал,
скорчил кислую мину и несколько раз кивнул, думая о чем-то своем: «Это… – это хорошо».Тут мой толстячок наверняка вспомнил за двадцать секунд всю историю материнско-сыновнего союза: мол, ему больно смотреть, как я лежу, прикованная к постели в каком-то гараже, позабытая, позаброшенная, но я это заслужила, потому что превратила его детство в одно затяжное похмельное утро и дала ему пятнадцать отцов.
Я потратила это время на то, чтоб удивиться, как такой молодой человек может быть моим сыном. Как у залежавшейся легочницы может быть тридцатилетний сын? Ах, мне тогда, наверно, было всего семьдесят с небольшим. Хотя врачи давали мне все девяносто. Прокопченное мясо всегда выглядит старее. Когда я родила Магги, я почти дотопала до сороковника. Уже, считай, вышла из детородного возраста, и меня предупреждали об огромном риске того, что ребенок родится умственно отсталым. Боюсь, он уже приблизился к этому на опасно короткое расстояние. Ах, скажи же что-нибудь, компьютерный ты котик!
«А где ты была?.. Ты здесь и была с тех самых пор, как…?»
«С прошлой осени. Помню, я смотрела про крушение самолета… ну, в смысле, про башни-близнецы, по телевизору, который стоял здесь».
«Да? И… что ты?..»
Я немного подождала и чуть-чуть похлопала глазами, но наконец произнесла:
«Магги, ты не умеешь заканчивать предложения».
«Да, я… Прости». – Он тяжко вздохнул, а потом сказал, преисполненный какой-то эдакой обществоведческой искренностью: – «Мне так плохо, мама».
«Мама?»
«Да, ты же… моя мама».
«Правда?»
«Прости».
«Я ничего не прощу тебе, Магнус Йоунссон. Где деньги?»
«Какие деньги?»
«Где сорок миллионов, которые вы с Рагнхейд выручили за Скотхусвег?»
«Мама, там не было сорока миллионов. От силы – двадцать. Квартира ушла за 63 миллиона».
«Разве? Мне риелтор другое говорил».
«Он тебе просто мозги пудрил».
«Ты хочешь сказать, что у меня мозги уже приходят в негодность?»
«Нет. Я просто знаю, что там были примерно двадцать миллионов, которые… которые мы… должны были приберечь для тебя».
«Приберечь для меня?!»
«Да, как мы и договаривались. Мама, эти деньги твои».
«Мои? А что же я тогда торчу в гараже, как древний ‘Форд’?»
«Ты можешь взять их когда угодно».
Тут я стиснула зубы – фальшивое с фальшивым – и прорычала сквозь них, так что каждое мое слово дрожало:
«Магнус, как по-твоему, почему я оказалась здесь?»
«Мама, успокойся. Мы храним эти деньги для тебя. Ты можешь взять их, когда захочешь».
«Где они?»
«Гм… точно не знаю. Этим занимается Рагга [151] ».
151
Уменьшительное от имени Рагнхейд.
«Рагга?»
«Да».
«И ты ей доверяешь?»
«Э-э… да, она…»
«Она отличная супруга, хорошая и замечательная?»
«Да-а…»
«Но ты развелся?»
«Что?»
«Ты от нее ушел?»
«Ушел?»
«Да, ты ведь не собираешься и дальше держаться за этот прелюбодейский союз?»
«Прелюбодейский?»
«Ах, прости, Магги, я недивная женщина. И уже на полпути в крематорий. Но я тебе говорю как старица: твоя Рагнхейд мягка в теле, да хочет в шерстке спать, как выражались у нас в Брейдафьорде».