Жертва
Шрифт:
Прошли мимо Деран с Рэном, и на губах Элизара вспыхнула невольная улыбка: он не ошибся в выборе. Внимательный целитель отлично играл архана, его наряд был идеален до последней черточки, а сам он преисполнен гордости, столь отличающей от других золотоволосого оборотня.
Взъерошил ветерок ветви магнолий, раскрыл полы белоснежного плаща Армана, на лице сестры на миг промелькнула боль.
«Если хочешь, я тебя отпущу», – мысленно сказал Элизар.
«Он все равно любит… не меня, – ответила Рина. – Нет смысла… неволить…»
Зашло на миг за тучку солнце, и сестра горестно выдохнула, когда Арман-Деран скрылся в
В их семье больно уж любят этих светловолосых оборотней. Вот и Астрид вышла за такого. И чем это закончилось? Слава Виссавии, Рина все же иная. Она не стремится в Кассию, не хочет уходить из клана, бороться за своего красавчика. А ведь любит. А ведь если бы только захотела...
Элизар не смог бы ее остановить. Силой бы не захотел, по-доброму – она бы не послушалась. Рина ведь его, сказать по правде, даже ненавидит. Собственного брата. Но стоит ли удивляться? Гордые женщины Виссавии, тем более из рода вождя, не терпят плетки.
«И у меня нет времени, чтобы ее убедить... Целитель судеб меня изменил...»
Изменил ли?
Или просто позволил на время прийти в себя?
Элизар не знал и вздохнул с облегчением, когда в арке исчез последний из гостей. Все вернулось на круги своя. После недолго отдыха он вошел в затемненную спальню, где на широком ложе, под легким, расшитым серебром балдахином мирно спал наследник.
– Как ты и приказывал, вождь, – доложил Арам. – Никто не входил в мои покои. Никто не знает, что он остался в Виссавии.
Вождь не слушал, ведь сейчас это неважно. Наследник здесь, кассийцы ушли из клана и теперь им никто не помешает. Он опустился на край ложа и пригляделся к мирно спавшему пленнику. Наследника переодели в виссавийские одежды, и в медово-вечернем свете, в легкой белоснежной тунике он казался молодым, почти беспомощным. Темные волосы его рассыпались по подушке, пухлые губы слегка приоткрылись, открывая ровный ряд белоснежных зубов, а на большом пальце правой руки поблескивало узнаваемое до боли колечко.
– Вот что ты искал в покоях моего племянника, – задумчиво сказал вождь, снимая кольцо. – Теперь тебе это не нужно… никогда не было нужным.
Он провел рукой над лицом спящего, коснулся тонко расшитого ворота туники, и, положив руку на грудь наследника, мягко повел ладонь вверх. Наследник застонал во сне, его кассийская сила, отдаленно знакомая, устремилась к ладони, легким потоком полилась по кровати, на пол, к узким и высоким дверям, и показалось вдруг, что ударили в стены замка огромные крылья.
– Мой вождь! – позвал встревоженно Арам, но Элизар едва его слышал: опустошить наследника оказалось не так и легко, сила его была ошеломляющей, а еще более ошеломляющим было его… слепое доверие.
– Хэрэле… – прошептал наследник, и Элизар вздрогнул, подумав, что ослышался: так обращались в Виссавии дети к своим старшим родственникам. Но у Элизара не было родственников в Кассии… не было никого, о ком бы он не знал: никто бы не позволил кому-то кровей виссавийских вождей жить в безызвестности в чужой стране… разве что… Мысль пришла и ушла, растворившись в магическом мареве, наследник застонал вдруг, выскользнула из-под
его ресниц, потекла по щеке слеза, легким шорохом проскользнул по спальне стон:– Прекрати! – и вождь убрал ладонь с груди наследника.
И сразу же исчез, будто и не было его, туман кассийской магии, окутало наследника белоснежное сияние, и в спальне запахло уже не кассийской, виссавийской силой… Богиня, они не ошиблись… не могли ошибиться… Виссавия его признала. Виссавия наполняла его магией, белоснежной, магией вождя, с любовью убрала синяки на его шее, ласково, как мать, пригладила волосы… и вновь исчезла, оставив в груди чувство опустошенности…
– Ты истинный вождь нашего клана, – прошептал Элизар. Вождь, принадлежащий чужим богам. На чьих запястьях волновались теперь, гневались и полыхали светом синие татуировки, которых никто в Виссавии, даже хранители знаний и дара, прочитать не мог.
Наследник кассиец. Высокорожденный, архан. Судя по всему, высший маг, что в Кассии редкость… на вес золота. Потому-то и не хотел он смириться так просто, потому-то был так горд: знал себе цену.
А ведь и в самом деле похож на Элизара... не только внешне. И думает так же, и раздражается из-за того же. Только моложе и упрямее. Когда-то он тоже был таким. Когда-то его это погубило...
– Пусть проспит до ночи, – сказал Элизар. – Отдохнет как следует, будет гораздо сговорчивее. Теперь нам некуда спешить. Присмотри за ним, Арам.
– Да, мой вождь.
– Прикажи Рэну найти кого-то, кто сможет прочитать его татуировки.
– Ты хочешь пригласить в клан чужака?
– Почему бы и нет… только позднее. Через пару дней. Может, до этого он сам все расскажет.
Уходя, Элизар успел заметить растерянность в глазах Арама, и улыбнулся по себя… Богиня не теряет времени. Богиня заражает своих людей любовью к новому вождю, как заражала раньше любовью к роду Элизара. Жаль, конечно, что на трон Виссавии не взойдет потомок Элизара или хотя бы кто-то его крови… но… боги все решили иначе. И, сказать по правде, Элизар испортил все сам.
***
– Открой глаза, мальчик мой…
Не спит? Он не мог не спать… он плыл по теплым волнам покоя, в белоснежном тумане, и вслушивался в ласковые нотки голоса… он знал и не знал этот голос. Он помнил и этот тон, и ощущение щемящего душу счастья, потому что рядом был он… но…
– Ну же… открой глаза.
Может, он не спит… может, он спал до сих пор… и ему все приснилось? И что он уже взрослый, и что он потерял и вновь обрел брата, и что он стал телохранителем наследного принца Кассии? Все приснилось… и ему вновь пять. И он снова в Виссавии, в своей комнате. Вдыхает влетающий через окна запах, купается в прохладе летнего утра и вслушивается в родной до боли голос.
– Хэрэле…
Слово застыло на губах, запястье обожгли огнем магические татуировки, и Рэми вдруг понял, что нет… он не спит. И ему ничего не приснилось.
– Я же знаю, что ты проснулся… Ты проспал слишком долго, больше суток…
Рэми медленно открыл глаза. Нежной дымкой стекала на пол ткань балдахина, чуть волновалась под легкой лаской ветерка. В открытые окна влетала приторная сладость цветущих акаций и горечь мокрой от росы листвы. И подобно жрущему сухую траву пламени разрасталась в груди тревога. Рэми понял вдруг, где он, как сюда попал и, рывком сев на кровати, посмотрел на невозмутимого Элизара.