Жертва

Рэн усмехнулся. Опасаясь встретить на улицах знакомых Нара, он принял свой облик, и его вновь начали путать с мальчишкой.

Цветочки для матери? Его мать, талантливая целительница, лунами пропадала за пределами Виссавии. Домой возвращалась редко. А когда возвращалась, то больше спала. Вечно бледная, вечно уставшая, хрупкая, как изящная статуэтка, она с сыновьями разговаривала так редко, что временами казалась чужой. Но все равно бесконечно любимой.

И она никогда бы не приняла в подарок цветов.

– Срывая цветок, ты преждевременно лишаешь его жизни, – говорила мать. – И в то же время поганишь свою.

Кто-то грубо толкнул в плечо, Рэн шарахнулся, пропуская мужчину с тяжелым мешком на плечах и вздрогнул: в толпе кассийцев он различил кого-то, кого увидеть тут не ожидал.

Не понимая, как другой хранитель смерти оказался вне Виссавии, Рэн было бросился за укутанной в плащ фигурой, но сразу же остановился. Этот человек был наполнен силой, которой в нем быть не должно. И он убивал, не раз, не два, даже сосчитать страшно. От его ауры насильственной смерти затошнило, а вместе с тошнотой пришло и понимание: это мог быть только один человек. Человек, которому лучше на глаза не показываться. Изгнанный из Виссавии Алкадий.

Дождь усилился, вода шуршала и временами доходила до лодыжек. Рэн тщательно укутался щитами, скрывая ауру хранителя смерти, и слился с толпой, стараясь не упустить Алкадия.

Следить за кем-то в полной народу улице оказалось непросто. Рэна много раз обругали, посоветовали идти домой к мамочке и назвали несносным мальчишкой. Дважды хранитель смерти думал, что упустил упыря, но вновь находил его совершенно случайно: то стоявшего у лавки с книгами, задумчивого, с толстым томиком в руках, то переговаривающегося в полголоса с каким-то молодым, заспанным мужчиной.

Рэну очень хотелось бы проследить и за спутником Алкадия, но разорваться он не мог. Постаравшись как можно подробнее запомнить ауру незнакомца, он нырнул в тень за колонну, когда упырь вдруг обернулся и окинул улицу внимательным взглядом.

Видимо, не заметив слежки, Алкадий свернул под арку между плотно стоявшими домами, за которой начиналась еще более узкая, пустая улочка, а Рэн укутался в тьму, становясь для всех невидимым. Даже для потерявшего связь с Виссавией хранителя смерти.

Дождь пошел сильнее, размывая грязь под ногами. Рэн поскользнулся и, чудом не упав в лужу, про себя выругался. В тот же миг от грязной, глухой стены дома отделилась тень, и Рэн остановился, чудом не натолкнувшись на появившегося ниоткуда человека. На счастье, тьма Виссавии и тут спасла: Рэна вновь не заметили, хотя он и стоял в двух шагах от Алкадия и его странного, так же закутанного в плащ собеседника:

– Мы договорились не встречаться, – прошипел Алкадий. – Почему твой архан нарушил это правило и послал своего хариба? Вы понимаете, как сильно рискуете?

– У моего архана есть весточка для друга.

– Друга? – съязвил Алкадий. – Значит, золота он больше не хочет?

Незнакомец лишь молча раскрыл ладонь и, ловко словив увесистый с виду мешочек, заглянул внутрь.

– Ты, как всегда, щедр.

– Говори!

– Боюсь, твой друг Ферин теперь за гранью, – Алкадий вздрогнул. – Наследный принц же вернулся и сегодня вечером намеревается покинуть замок. В храме родов на Зеленой улице он назовет сестру целителя судеб своей женой…

– Как мило… – засмеялся Алкадий. – Но почему ты это говоришь мне?

– Не все хотят видеть Мираниса на троне Кассии. Тем более – его ублюдка в чреве Лилианны. Если избавишь нас от власти двенадцати…

– Хотите пойти против богов? – протянул Алкадий. – Твой архан слишком смел…

– Власть не может бесконечно находиться в руках одного рода. Она не может зиждиться лишь на давней легенде о двенадцати полубогах. Если у Деммида не будет прямого наследника, душа двенадцатого не возродится, не проснутся души его телохранителей… Наступит время перемен…

– Перемен, – усмехнулся Алкадий. – Какое красивое слово. Скорее власти твоего архана, не так ли?

Незнакомец лишь улыбнулся, поклонился и исчез. А Алкадий простоял немного, задумчивый, мрачный, и едва слышно прошептал:

– Как же они омерзительны, эти предатели.

Дальше Рэн за ним не пошел. В храме Радона распелись вдруг колокола, и стало стыдно: Рэн безнадежно опаздывает. Наследник… сейчас важен наследник и ничего более. Но всю оставшуюся дорогу не отпускало дурное предчувствие. Тревожили почему-то те два письма. И еще пелена, на грани видимости, не дававшая увидеть что-то важное… что от наследника нужно целителю судеб и Миранису?

«Принц в гневе». Чем отсутствие Армана могло так разгневать наследника Кассии? И почему принц приглашает, почти вежливо. Мог и дозор прислать за Арманом, а этого не сделал, просит неофициально, почти тайно… даже лучших друзей принцы не просят. Они приказывают.

Сам того не заметив, Рэн достиг небольшого, низкого здания с плотно закрытыми ставнями окнами: гости не очень-то любили, когда за ними наблюдали с улицы. Над небольшим, резным крылечком подрагивала под каплями дождя неширокая, в два локтя вывеска с кривоватой мазней, изображавшей, скорее всего, реку. Была тут и надпись «Над ракой», но ошибка не смущала ни трактирщика, ни его посетителей: те, кто заходили в трактир вряд ли умели читать.

Рэн фыркнул, всплеском магии удалил с одежды и обуви следы грязи, и, вскочив на крыльцо, толкнул низкую дверь. Сразу же захотелось обратно, в дождевую свежесть: замутило от запаха кассийской еды, смешанного с вонью спиртного. Запершило в горле, глаза заслезились от дыма, и Рэн застыл на пороге, чтобы слегка привыкнуть к смраду.

– Что ты тут забыл, малыш? – ласково спросил толстый мужчина, пытаясь погладить Рэна по бедру. Хранитель смерти вздохнул, поднял взгляд и улыбнулся, когда елейная улыбка толстяка вдруг куда-то исчезла, и на жирном лице его появилась маска ужаса.

– Я бы на твоем месте попостился, мой друг, – сказал Рэн. – Тебе ведь только пару дней жить осталось. А в следующей жизни, чует мое сердце, быть тебе неприкасаемым и служить в доме забвения в качестве милого, сладкого мальчика… посетители, говорят, таких любят. А я вот таким никогда не был и не буду.

– Щенок, – прошипел толстяк, замахиваясь на Рэна.

– Я бы этого не делал, – тихо ответил хранитель смерти. Он схватил толстую шею мужчины, и прошептал:

– Лицезри свою смерть, тварь! И свою будущую жизнь!