Жестокие наследники
Шрифт:
Он фыркнул, но его рот изогнулся в ухмылке.
— Пожалуйста, о великая Амара Вуд, можешь ли ты сделать страшное оружие из своего, — он снова указал на мой нож, — что это должно быть?
— Кинжал.
Он улыбнулся, и я могла поклясться, что на минуту мне показалось, что я тусуюсь с Суком.
— Не могла бы ты превратить свой чахлый кинжал в пистолет, пожалуйста?
— Чахлый.
Я возмущенно покачала головой, но сжала рукоять своего оружия. Мгновение спустя лезвие превратилось в ствол пистолета, округлый цилиндр злобно поблескивал.
Бок о
— Почему бы тебе не напеть им какую-нибудь мелодию, пока ты этим занимаешься?
Я сердито посмотрела на него.
— Удивлять людей это не …
Слово «искусство» застряло у меня в горле, когда Римо распахнул дверь.
Я хлопнула свободной рукой по рукоятке пистолета и взмахнула руками, направляя дуло в сторону спальни. Никто не закричал и не поднял руки, потому что там не было жильцов. Кровать была застелена цветастым покрывалом, накинутым поверх пушистых подушек, а поверхность комода была пуста, если не считать белой вязаной салфетки. Нана Ви была большой поклонницей салфеток и пыталась научить меня их делать, но вязание крючком было не для меня.
Римо отважился зайти в ванную комнату в номере. Он щёлкнул выключателем, и, хотя я не ожидала, что какие-либо лампочки вспыхнут, потолочные светильники зажужжали и осветили пространство, выложенное белой плиткой. Римо отодвинул занавеску в душе, и я ахнула. Крошечные бутылочки с мылом теснились в держателе из проволочной сетки. Я сунула свой пистолет в руки Римо и отвинтила крышку с одной из бутылок, и почти замурлыкала, когда до меня донёсся аромат нагретой солнцем жимолости.
Я резко повернулась к нему.
— Чур, я иду в душ.
— Как насчёт того, чтобы мы проверили остальное место, прежде чем ты примешь ванну?
Он протянул оружие.
Я посмотрела на оружие, потом на Римо, и меня осенило, что я ему доверяю.
— Ты можешь оставить его себе. На данный момент.
Его зрачки удивленно расширились.
— Это лучшее оружие, чем твоя ручка, — добавила я с лёгкой насмешкой.
Следуя за мной обратно в коридор, он сказал:
— Ты была бы удивлена, какой ущерб ты могла бы нанести с помощью правильно расположенной ручки.
Я поморщилась.
Выключатель на стене привлёк моё внимание, и я щёлкнула им. Когда тёмное пространство осветилось, я вздохнула. Громко. «Местечко у Би» было похоже на эпицентр бури, и я планировала в полной мере воспользоваться спокойствием и комфортом. Мы могли бы даже использовать его в качестве нашей базы, пока будем строить что-то, чтобы добраться до портала.
Когда Римо открыл дверь в ещё одну пустую спальню, я повернулась к нему лицом, и это заставило его опустить пистолет и проворчать:
— У тебя есть желание умереть?
Я закатила глаза.
— Моя собственная пыль не может убить меня.
Он приподнял бровь.
— Только это не твоя пыль.
Я втянула в себя немного воздуха. Даже при том, что пыль ощущалась моей, он был прав… это было не так. Как это могло вылететь у меня из головы?
— На данный момент и, вполне возможно, навсегда, если мы не найдём
способ выбраться отсюда, она моя.Я не стала добавлять, что он, вероятно, был прав насчёт части «убить меня», потому что Римо Фэрроу больше не нуждался в большем поощрении его эго.
— Что возвращает меня к тому, что я собиралась тебе сказать. Я думала, что могла бы сделать из этого верёвку.
Он нахмурился.
— Чтобы подцепиться к порталу.
Его глаза расширились, но затем его ощутимое удивление исчезло под слоем осторожности.
— Сначала нам нужно будет взобраться на утёс, а он выглядел ещё круче, чем в последней камере.
— Я могла бы сделать инструмент из своей пыли, чтобы помочь с этим. Кирку или что-то в этом роде.
Он покачал головой.
— Мы могли бы попытаться.
— После моей ванны.
— После твоей ванны.
— Ты не хочешь принять ванну?
— Возможно. Но сначала я хочу познакомиться с человеком, который испёк пирог.
С мыслью о пекаре в моем мозгу поселилась надежда. Вздохнув, я последовала за Римо, когда мы вошли в оставшиеся спальни. Все они были незаняты. Кровати были застелены, а ванные комнаты полностью функциональны. На выходе из последней, самой большой на этаже, моё внимание привлекла стена с фотографиями в рамках.
После того, как мы убедились, что спальня пуста, я подошла ближе к фотоснимкам, отцепила один и подняла его. Две женщины стояли перед гостиницей: одна пожилая, другая ровесница Нимы. Их глаза были прищурены, как будто солнце было особенно ярким. Младшая обнимала старшую за плечи, и её прямые чёрные волосы развевались в стороны.
— Я думаю, это моя бабушка.
Римо нахмурился.
— Милли?
— Нет. Та, которая умерла, когда Гвенельда восстала из могилы. Биологическая мать Нимы.
Из историй, которыми потчевали меня Паппи и Нима, я чувствовала, что знала Нову, женщину, которая плакала во время каждого показа «Титаника», хотя знала, чем всё закончилось; подругу, которая тщательно заботилась о других, живых или мёртвых (она была городским бальзамировщиком); мать, которая покрасила дверь в подвальный морг в жёлтый цвет, чтобы её дочь не смотрела на неё со страхом.
Я также чувствовала, что знаю её благодаря Гвен. Тётя Джии и Сука всё ещё носила в себе разум и воспоминания моей бабушки. Хотя она и не делилась ими часто или свободно, время от времени, во время племенного ритуала, который объединял наши семьи, воспоминание слетало с языка Гвен, и я сразу же впитывала его. Если Паппи был поблизости, когда это случалось, его долговязая грудь раздулась от горя, что побуждало Гвен извиниться, хотя он всегда настаивал, что это был подарок.
Когда я была моложе, я всегда задавалась вопросом, не заставляло ли это бабушку Эм ревновать; в конце концов, Паппи никогда не переставал любить свою первую жену. Однажды, когда мы ухаживали за розовыми дрозами, которые не только поселились на одной из стен её дома, но и ползали по всей крыше, я набралась смелости спросить её. Она поставила свою лейку, зачесала мои волосы назад и сказала, что это не вызывает у неё ревности, а приятные воспоминания Паппи заставляют её чувствовать себя счастливой.