Жестокие наследники
Шрифт:
— Ты это слышишь?
Я надеялась, что он не слышит.
Он кивнул, сжав челюсти.
Звуковой сигнал никогда не предвещал ничего хорошего, хотя почему я всё ещё ожидала, что в Плети произойдёт что-то хорошее? Пирог и мыльная ванна были случайностью. Когда я, шаркая, направилась к двери, кусочки персика и раздавленная корочка замерцали, как будто были сделаны из пыли, хотя этого не могло быть, поскольку еда, приготовленная из виты, была несъедобной. А затем разделенная сковорода проскребла по острову и снова спаялась вместе.
—
Я сглотнула слюну, которая показалась мне такой же густой и склизкой, как фруктовый сироп.
— Подумать только, а я немного поела его. Что, если у меня в животе от этого пекутся пирожные-малютки?
Я побледнела и посмотрела на свой живот, наполовину ожидая обнаружить, что он раздувается наружу. Он был плоским, но это не означало, что пирог не готовился к порче.
— Как ты себя чувствуешь?
Я подняла глаза и обнаружила, что взгляд Римо прикован к моему животу.
— Как будто моя тяга к сладкому может, в конечном итоге, убить меня, если то, что пищит, этого не сделает.
Я съедала не так много шоколадных конфет, как раньше, но если коробка случайно попадала в мою комнату, она никогда не выходила оттуда.
Напряжённые губы Римо изогнулись в улыбке.
Ничто так не снимает напряжение, как юмор. Это была мантра Ибы. Как я скучала по нему. Ничто плохое никогда не касалось меня, когда он был рядом. У меня защипало глаза, но я отказалась плакать. Сейчас было не время для слёз. Это был момент для действий.
— С другой стороны, нет никакого призрачного пекаря. Нима всегда говорит, что нужно искать что-то хорошее в плохом.
Моё сердце глухо забилось. Моя сильная и жизнерадостная мама точно знала бы, что делать.
Я была таким жалким подобием будущей королевы. Семнадцать лет, и всё ещё полностью завишу от своих родителей. Я держалась за это… за желание увидеть их снова — я не умру в этом проклятом месте. Я обошла Римо и направилась к источнику звукового сигнала. Рядом с входной дверью в углу громоздкой кремовой коробки, содержащей устаревшую клавиатуру с десятью резиновыми кнопками в диапазоне от 0 до 9, расположенными под экраном с четырьмя черточками, мигал красный огонек.
— Полагаю, мы должны найти четырёхзначный код, — голос Римо прошёлся по моему виску, обдувая мои влажные волосы.
Обязательно ли ему было стоять так близко?
— Думаешь?
Я отошла в сторону, чтобы его подбородок не упирался мне в затылок.
Он бросил на меня взгляд, который заставил бы съёжиться женщину поменьше, или, по крайней мере, ту, которая не была накачана адреналином и зачарованным пирогом.
— У тебя есть какой-нибудь конструктивный вклад, принсиса? Возможная идея относительно того, какие цифры нам следует… пробить
Я не думала, что он хотел ударить по клавиатуре.
— Это творение этого места. В земных годах.
В неверрианские годы мы всё ещё отмечали новый год трёхзначными числами.
Римо поднёс палец к клавиатуре.
— В каком году он был создан?
— Я не знаю.
— Что ж, это поможет.
Он
начал опускать руку, но затем снова поднял её и нажал: 1-7-7-5. Маленький огонек перестал мигать, но остался красным. Было ли это хорошим знаком?— Почему 1775 год?
— Это земной год рождения моего деда…
Коробка взвизгнула.
Я зажала уши ладонями, когда Римо выдал новую порцию ругательств и попробовал две другие комбинации. Его год рождения: 2018 — почему он решил, что это может быть кодом, было выше моего понимания — и затем текущий земной год: 2124. А затем он набрал 2-0-3, его указательный палец завис между цифрами пять и шесть.
— Какой у тебя год рождения? — прокричал он, перекрывая громкий визг.
— Пять!
Он набрал пятерку. Клавиатура продолжала издавать трели, а индикатор оставался красным.
Римо ударил по нему кулаком. Свет волшебным образом не погас и не затих. Римо зарычал и поднял пальцы к стенкам коробки, пытаясь оторвать её от стены, но, как и кирпичи за ней, коробка была неразрушимая.
Тяжело дыша, он опустил руки и сжал их в кулаки по бокам.
Я ломала голову над комбинациями, но их было слишком много, чтобы пробовать. Я оглядела комнату в поисках цифр. Ни одна из них волшебным образом не появилась ни на стенах, ни на столах. Единственной вещью, которая волшебным образом появилась в этой комнате и которой там раньше не было, был чёртов пирог.
Римо, должно быть, проследил за моим взглядом, потому что что-то пробормотал — возможно, прорычал, но поскольку мои ладони всё ещё были прижаты к голове, это прозвучало неразборчиво.
Внезапно пронзительный вой прекратился. Мы оба повернулись обратно к коробке, надеясь обнаружить, что свет погас. Но нет. Он просто снова начал мигать, а затем снова раздались звуковые сигналы. Я опустила руки, звук был терпимым, но определённо не из приятных.
— Какой год рождения у Лайнуса? — хрипло спросил Римо.
— Эм. В начале 1800-х годов, но я не знаю точной даты.
— Что ж, это поможет.
Я бы показала ему язык, если бы не была так занята тем, что грызла свою нижнюю губу.
— Ему было сорок четыре, когда он умер.
Я вспомнила это, потому что Ибе только что исполнилось сорок четыре, и он упоминал что-то о том, что ему было столько же лет, сколько его отцу в День Тумана.
— Он когда-нибудь жил на Земле? Потому что, если бы он это сделал, это изменило бы расчёты.
— Я не знаю…
Римо вздохнул.
— Ну, он умер в тот год, когда я родился. А сорок четыре умножить на пять — это…
— Двести двадцать.
— Итак, это означало бы, что он родился в…
— 1803 году, — сказала я, почти не задумываясь.
Римо приподнял бровь.
— Что? Я люблю математику.
— Я вижу это.
Он снова поднес руку к клавиатуре и набрал 1-8-0-3.
Свет и звук снова сошли с ума.
Он набрал 1800 и все остальные комбинации, пока не дошёл до 1810.
Я схватилась за уши, потому что цепляться за чертову коробку было бесполезно. Я знала, что тюрьма не должна быть весёлой, но да ладно… это выводило пытки на совершенно новый уровень.