Жестокие принципы

– Даже если то, что вы делаете, – противозаконно?

– Даже, если то, что я делаю, – аморально.

Киваю, соглашаясь на условия Островского, пока плохо понимая, что именно он имеет в виду. Не сдерживаясь, прикасаюсь к его лицу, очерчивая шрам и спускаясь к губам. Неожиданный порыв с моей стороны вызывает недоумение, но именно сейчас мне важно чувствовать его тепло и понимать, что он обычный человек, а не бездушная машина. Всё, что Костя делает и говорит, – показное, и, как правило, люди не заглядывают дальше, довольствуясь представленным. Я же, несмотря на сказанное, вижу нечто иное.

– Я свободна? – Островский всё ещё нависает сверху, не позволяя сдвинуться с места под тяжестью своего тела.

– Нет, – дышит мне в губы, – мы только начали.

Глава 22

– Доброе утро, Елена Родионовна, – непривычное обращение из уст Гриши режет слух.

– Гриш, ты чего? – удивлённо смотрю на парня, пока Тася спускается по ступенькам и со второй прыгает ему прямо в руки. Но он ловко её подхватывает, опуская на землю, и дочка бежит к качелям.

– Приказ, – разводит руками. – Догадайся чей.

– Ясно. Наверное, все решили, что я выгодно устроилась, когда выскочила замуж за Островского? – Глухая усмешка вырывается непроизвольно, когда я вспоминаю, как именно дала своё согласие.

– Наоборот, – опровергает мои предположения Гриша, чем несказанно удивляет. – Парни озадачены. Считают, что хорошо устроился именно Парето. Молодая красивая жена, которая смотрит на него с обожанием и…

– Как смотрю?

– Небезразлично, как смотрели другие.

– А много было «других»? – Не знаю, зачем спрашиваю, но упоминание о женщинах Кости неприятно колет изнутри.

– Немного. Но достаточно, чтобы понять: им либо нужно было пробиться наверх, либо получить денежное поощрение. Когда получали необходимое, просто сваливали.

– Как он реагировал?

– Никак, – пожимает плечами, не забывая посматривать на Тасю. – Он же непробиваемый.

И правда – непробиваемый. Прекрасная характеристика Островского, идеально отражающая его суть.

– Пора кормить мужа завтраком. Жду на обед, – тороплюсь в дом, понимая, что с минуты на минуту на кухне появится Костя.

Оформляю панна-котту соусом и занимаюсь кофе, когда чувствую появление Островского, остановившегося за моей спиной.

– Завтрак готов. Сейчас подам, – говорю не оборачиваясь.

– Откуда знаешь, что это я?

– Просто знаю.

– Ты можешь больше не работать на кухне.

– Я хочу, – выставляю перед ним десерт. – Мне нравится готовить, тем более на такой кухне. К тому же вы не настроены жить долго и счастливо, а в какой именно момент я стану вдовой или женой декабриста, неизвестно. Даже при неблагоприятном стечении обстоятельств я могу остаться работать в этом доме с позволения Альберта Витальевича или же согласиться на предложение Шагана, который так заботливо вручил свою визитку. Возможно, ваша фамилия оттолкнёт от меня некоторых людей, но её всегда можно изменить. Для этого просто нужно снова выйти замуж. Уверена, молодая, состоятельная вдова вызовет интерес, так что долго существовать в одиночестве не придётся.

Говоря всё это, одновременно мою посуду спиной к нему, чтобы Островский не заметил, как трясутся руки. Стараюсь быть отстранённой, под стать ему, а когда наконец, осмелившись, бросаю взгляд на Костю, вижу, как в его руке сгибается вилка. Холодный, как кажется на первый взгляд, Островский сейчас в ярости. Это заметно по дёргающемуся кадыку и тугим желвакам на лице. Увидев, что сказанное производит ожидаемый эффект, продолжаю на свой страх и риск:

– Вы же не думали, что после вашей смерти я уйду в монастырь и приму обет безбрачия? Надеюсь, мой третий брак станет последним и счастливым рядом с мужчиной, который окружит меня лаской, заботой, нежностью…

– Ночью я был недостаточно нежен? – оказывается за спиной неожиданно, отчего вздрагиваю, и бокал выскальзывает из рук.

– Вы всегда недостаточно нежны.

Шумный выдох и минута тишины за моей спиной дают возможность прокрутить в голове с десяток вариантов наказания, которые Островский применит не задумываясь.

– После обеда приеду за тобой, – последнее, что он бросает, и покидает кухню.

На трясущихся ногах делаю несколько шагов и опускаюсь на стул, закрывая глаза. И как только смелости хватило? Удивляюсь сама себе, но, вероятно, общение с Костей имеет свои последствия. Интересно, если бы мы провели вместе несколько лет, я стала бы такой же?

Не слышу, когда на кухне появляется Петровна. Виноватый вид и блуждающий взгляд говорят о том, что женщина не знает, как начать разговор.

– Лен…

– Не надо. Всё нормально, – останавливаю, уже приняв тот факт, что все в этом доме были в курсе причин, по которым я здесь оказалась. – Я понимаю, что вы подневольный человек. Приказано молчать – вы молчите.

– Риск потерять работу является отличной мотивацией, чтобы не открывать рот, когда требуется его закрыть. Ты в курсе моей ситуации с внуком.

– Если это правда.

– Правда. Всё до последнего слова.

– Вот и выяснили, – делаю попытку улыбнуться, но получается лишь тоскливый оскал.

– Мальчики правду говорят? Ты теперь жена Парето? – Вероятно, каждый в доме спросит у меня лично.

– Да, – показываю правую руку. – У него такое же. Тася, кстати, теперь тоже Островская. Он её удочерил.

– Ему-то понятно, зачем всё это. А тебе?

– А мне выбрать не позволили. Всё было определено с того самого момента, когда я переступила порог этого дома.

– Он уничтожает всё, к чему прикасается. Держись от него на расстоянии.

– Я теперь его жена, – расставляю руки в стороны, сопровождая действие горькой усмешкой. – Расстояние сократилось до минимума. Невозможно сбежать от того, кто всегда на шаг впереди тебя, остаётся только идти рядом. Что я и сделаю, чтобы моя дочь была в безопасности и ни в чём не нуждалась. А раскуроченное сердце – это так, – взмахиваю равнодушно рукой, – мелочи жизни. Заживёт… – шепчу, как никогда осознавая тот факт, что в любой момент Костя исчезнет, оставив с десятками вопросов, на которые я никогда не получу ответов. – И вообще, – встряхиваю себя, не желая думать о том, что ещё не произошло, – нужно привести в порядок спальню Аронова. Мужчины позавчера повздорили, и теперь там страшный бардак.

Берём всё необходимое и поднимаемся в спальню хозяина, пол которой по-прежнему усыпан осколками и снимками. Бережно собираю фотографии, помещая в конверт и кладу на стол. Избавляемся от осколков, забираем грязное бельё и покидаем комнату. На кухне уже ждут Гриша и Тася.

– Мам, а я правда теперь Костиковна?

– Кто?

– Константиновна, – поправляет Гриша. – Он ей сказал.

Вот же Островский… Я не планировала рассказывать Тасе о нововведениях в нашей жизни. Костя всё равно не останется с нами, решая собственные проблемы и направляясь к цели, которую, по-видимому, определил давно. Ребёнку всё равно, какая у него фамилия, если это не влияет на его жизнь.