Жестокий роман

— Выйдет, — обещаю сладко, отвешиваю шлепок. — Войдет как по маслу.

— Нет-нет-нет, — щебечет упрямо. — Пожалуйста, не надо.

— Я все равно возьму твой зад, — ухмыляюсь. — Зачем кайф оттягивать?

— Прошу, — шепчет жарко. — Я сделаю все, что угодно. Все, что прикажешь. Только не это. Точнее не сейчас. Давай просто отложим и…

Замолкает. Застывает.

Я заталкиваю палец в тугой проход. Смазываю анус. Разрабатываю. Я же не монстр. Не стану засаживать ей без предварительных ласк.

Кричит. Дико. Как одержимая. От ужаса. Не от боли. Рвется на волю. Но лишь сильнее насаживается. Увязает. Затихает.

Я чувствую ее шок. Чувствую каждую эмоцию. И это чертовски вкусно. Сносит башню. Выносит мозг напрочь.

Мой хуй как железный прут. А в яйцах копится свинец.

Ведьма леденеет. Осознает неизбежность.

Я покажу ей настоящую инквизицию.

— Пожалуйста, — умоляет. — Марат.

— Чего ломаешься? — хмыкаю.

— Я никогда не…

— Будь ты девочкой, я бы тебя там не тронул.

— Но я…

— Ты давно не девочка.

Постукиваю хером по заднице. Добавляю еще смазки. Проталкиваю в тесную дырку сразу два пальца.

Замирает. Уже не вырывается. Мелко подрагивает.

— Прошу, — выдает глухо. — Как угодно. Только не туда.

Трахаю пальцами. Жестко. Ритмично. Готовлю дорогу для набрякшего хуя. Растягиваю вволю.

— Такую задницу нужно часами драть.

— Н-не н-надо… — давится вскриком.

— Тут и у святого колом встанет.

— Н-нет.

— Пора тебя выебать.

Убираю пальцы. Сминаю ладонями ягодицы. Приставляю хер к анусу, сдавливаю бедра, готовясь оседлать свою кобылу по полной.

Черт. Даже не удается вогнать.

Она начинает рыдать. Не просто скулит или хнычет. Не всхлипывает как прежде. Ударяется в слезы. Истерично.

Она воет. Буквально. Как израненный зверь. Упирается лицом в подушку. Вопит. Надрывно. До исступления. Трясется. Прямо выкручивается вся. Аж ходуном ходит. Крупной дрожью исходит.

Блядь.

Я не могу ее трахать. Так — не могу.

Хуй тверже молота. Орехи можно колоть. И сочная жопа прижата вплотную. Ближе некуда. Бери и долби.

А не могу.

Такая маленькая. Хрупкая. Беззащитная. Бледная. Очень. Будто из стекла. Стоит сжать чуть сильнее — расколется на части.

Как я ее… туда?

Идиот. Сопливый кретин.

Тебе еще и не так ее. Она никто. Не человек. Не женщина. Долг. Кровь, которую ты должен принести в жертву. Иначе нельзя.

Плевать.

— Тише, — поглаживаю девчонку по спине. — Хватит.

Куда там. Не реагирует. Не успокаивается.

Скрючивается. Вжимается в постель. Содрогается. Продолжает давиться воплями, уткнувшись в подушку. Дергается как в лихорадке.

Может, врача позвать?

Бред. Крови нет. Не тронул толком. Не повредил ничего. Не успел.

А вообще, пусть орет сколько влезет. Почему меня это ебет? Нет. Не ебет. Просто жутко бесит.

Дьяволица. Вечно умудряется все перевернуть.

Отпускаю. Отстраняюсь. Даю время. Не помогает. Тогда укладываю трепещущее тело на бок. Обнимаю, накрываю своими руками. Держу крепко.

— Вика, — шепчу в макушку. — Виктория.

— Нет, — отзывается. — Прошу, нет.

Прижимаюсь губами к ее виску. Ловлю пульс.

Я возьму свое. Не сегодня. В другой раз. Сожру. Без остатка. Некуда спешить. Растяну это лакомство.

Глава 22

Я научился жить без чувств. Холодно. С трезвым расчетом. Когда внутри ничего. Гранит. И больше нечего терять. Самое дорогое мертво. Погребено в прошлом.

Я забыл: камень может дать трещину. И тогда мир не уберечь.

Что-то шевелится рядом. Шуршит. Шебуршит. Осторожно. Еле-еле. Как мышь. Что-то теплое. Нежное. Гладкое. Мягкое. И ароматное. До безумия.

Я делаю глубокий вдох. Дышу. И надышаться не могу. Дурманит. Такой запах. Прямо обволакивает, пеленой накрывает. Свежий и сладкий. Аж в рот забивается.

Сжимаю добычу крепче. Рычание как рефлекс.

— Ах, — только и выдает она.

Открываю глаза. Обжигаюсь о ее взгляд. Встревоженный. Затравленный. Взгляд испуганного зверька.

— Я, — закашливается. — Мне нужно в туалет.

Понимаю, что совсем зажал девчонку. Прижал к груди, так и уснул. Странно, как не придушил. Хватка жесткая. А я еще и ногу через нее перебросил.

Какая же она. Тонкая. Податливая. Фигуристая. В нужных местах. Так и тянет стиснуть. Смять. Подмять по себя. Распять на постели. Драть до беспамятства. Разломать на хрен кровать.

Она пахнет земляникой. И грехом.

Разрываю объятья, заваливаю ее на спину, раскладываю перед собой. Жрать охота. Это голое тело как вызов.

Вжимаюсь губами в шею. Прикусываю кожу зубами. Втягиваю в рот. Так хочется пометить. Выбить. Вырезать. Мое. Мое. Мое. Хотя на бледной коже и без того проступают синяки. А живот до сих пор покрыт засохшим семенем.

— Иди, — бросаю я.

Дрожит. Не сразу, но решается выскользнуть. Шаги почти не слышны. Скрывается за дверью. Включает воду.

Я смотрю на часы и тянусь за мобильным телефоном, отменяю встречи в первой половине дня. Дежурный обед с Монахом меняю на ужин. Поднимаюсь и направляюсь в душ.

— Ты, — выдыхает девчонка.

Отшатывается. Влипает в стекло. Роняет мочалку.

Я встаю под горячие струи. Вода не отрезвляет. Наоборот. Раздразнивает. Распаляет каждую клетку.

Почему бы просто не трахнуть девку сейчас? Взять и вдавить в себя. Насадить и устроить скачку. Дикую. Яростную.

Я пытаюсь найти хотя бы одну причину. Логичную. И не нахожу.

Сука.

После тех слез. После рыданий. После гребаной истерики.

Так хочется, чтобы она сама. Чтобы первая. Начала и тогда…

О чем я думаю?

Блядь.

Что?!

Сжимаю кулаки. Готов стену пробить. Нужно выплеснуть гнев. Злость. На себя. Острая потребность. Бить и крушить. Вырвать слабость. Любой ценой. Быстро.

— Ты закончила? — спрашиваю.

— П-почти.

— Так чего застыла?

— Я… сейчас.