Жестокое царство
Шрифт:
Она не смотрела.
Ребенок по-прежнему кричит.
Она опускается на корточки, в тень, обхватив сына рукой:
– Да, ты прав.
Надо поторопиться. Другого выхода нет. Она встает, чуть пригнувшись, и снова дотрагивается до головки ребенка. Потом разрешает ему ухватить губами свой палец – зубов еще нет – и вновь засовывает ему в рот соску. И быстро отворачивается, питая надежду, что на этот раз ребенок не выпустит соску. Потом поднимает с земли крышку мусорного бака.
Она ставит крышку на место. Это не так быстро, как хотелось бы – приходится точно совмещать края, – и все время она всматривается в
– Пойдем, – говорит она Линкольну.
Она снова пригибается к земле и делает несколько шагов. Музыка звучит немного тише, не стучит в голове. Еще один шаг, и еще, ей просто надо идти, стараясь ни о чем не думать.
Ей просто надо оберегать сына от опасности.
– Что там было? – прижимаясь лицом к ее волосам, спрашивает Линкольн.
– Ничего, – отвечает она.
Он продолжает что-то выспрашивать, но она ускоряет шаг, оставляя мусорный бак позади. Музыка звучит громче. Исступленные аккорды электрогитары уносятся ввысь, и порывы ветра образуют маленькие вихри листьев, желтых даже в полумраке. Дойдя до внушительного дерева, растущего у вольера с черепахами, они, взявшись за руки, бегут через затененную бетонную площадку и потом опускаются на колени у низкого заборчика. Передышка и оценка ситуации. Они всего в нескольких шагах от торговых автоматов, которые по большей части скрыты бамбуковыми зарослями, но между тонкими стволами просвечивают лампочки, горящие красно-белыми полосками.
Еще несколько шагов. Открыв сумку, она шарит в боковом кармане и достает кредитную карту.
– Какие у них есть крекеры? – спрашивает Линкольн.
– С сыром, конечно, – отвечает она, неразумно сердясь на него за то, что он опять вспомнил о крекерах. – Говори шепотом.
– Я хочу с сыром.
Она чувствует, что он замедлил шаг, и его сопротивление усиливается, как это бывает с леской, которую тянет пойманная рыба. Боком Джоан задевает бамбуковую загородку, охраняющую закуски.
Еще десять или двенадцать шагов, и она сможет накормить его.
– Не хочу арахисового масла, – громко произносит он. – Хочу с сыром. Если только там есть печенье с арахисовым маслом, какое любит папа.
– Тише! – шикает она.
Нет, это уму непостижимо! Ведь пока они говорят об арахисовом масле, их в любую минуту могут убить! Неужели он не понимает, что она для него сделала? Слава богу, конечно же, не понимает! Но она не станет спорить с ним о крекерах.
Она старается говорить спокойно:
– Наверное, с сыром есть.
– Обещай мне, – говорит он.
К глазам подступают слезы – она ошибалась: не гнев она подавляла в себе. Привлекая сына к себе, она чувствует, как ее рука слегка прилипает к его ладошке. Она не станет думать о липкой крышке мусорного бака. Приблизившись к матери, Линкольн издает рычащий звук, как будто сердится, что она пытается разбудить его рано утром. Вот они уже миновали забор.
Она вдруг замирает.
Потом неловко пятится назад и прячется за ограду, прижимая Линкольна к ногам. Она вновь напугана, и это хорошо, ибо страх сжигает все другие эмоции.
Пространство между бамбуковой оградой, где они стоят, и кирпичной стеной кафе «Саванна» освещено почти как днем. У стены выстроились светящиеся автоматы: кока-кола, пепси
и минеральная вода, а в дальнем конце – металлический ящик с маленькими пакетиками. Она никогда не видела их вечером. Веселые огоньки излучают механическую агрессию. Автоматы находятся в полном неведении об их затруднительной ситуации, и она ненавидит эти автоматы за сверкание.Ей приходится прикрыть глаза от света.
Слева от автоматов бамбуковый забор изгибается, в конечном итоге упираясь в стену кафе. Вдоль дуги забора плотно растут банановые пальмы, так что, по крайней мере, с этой стороны есть что-то вроде барьера.
Но с той стороны автоматов, где у них прорези для карточек – Боже, прошу Тебя, пусть считывающее устройство для карт сработает, ведь иногда оно не работает, а у нее обычно не бывает монет, – с той стороны нет никакого укрытия. Ничего, кроме бетона. Мало того что автоматы освещаются изнутри, так еще и по карнизу здания развешаны горящие фонари.
Джоан изучает заросли бананов по ту сторону от автоматов. Листья раскинуты, как зонтики, а под ними толстые стволы наклонно уходят в мульчу клумб. В угол забора втиснуты три мусорных бака, а угол рядом со зданием темный и пустой. Банановые пальмы могут служить укрытием, и она считает, что они с Линкольном могут залезть глубоко в эти заросли, ближе к забору.
Нет смысла долго здесь стоять. Это небезопасно.
Она изучает все предметы в поле ее зрения. Затем вновь поднимает Линкольна, который обхватывает ее руками и ногами.
– Сюда, – говорит она ему, устремляясь через освещенный участок – на бетоне появляется ее массивная бесформенная тень, – мимо автоматов с напитками и едой, прямо к краю банановых зарослей.
Рядом с собой она видит декоративные камни, вкопанные в землю, прямоугольные плитки черного и белого цвета. Она опускает сына на листья, прижимаясь к кирпичной стене кафе. Автомат с закусками совсем близко, только руку протяни. Он загораживает их от некоторых точек обзора. Она осторожно отнимает свою руку и подталкивает сына назад, шаг за шагом, к клумбе.
– Стой на этом камне, – шепчет она. – Побудь здесь, а я достану еды.
Она довольна его укрытием. Даже находясь близко, она почти не видит его.
Подходя к автомату с этой стороны, она стоит в тени, освещена лишь ее рука с картой. Неловкими пальцами – кончики пальцев такие сухие – она вставляет карту, и машина принимает ее. Джоан выбирает крекеры с сыром и злаками и, не дожидаясь, пока крекеры упадут на дно, просовывает руку в прорезь внизу автомата и хватает крекеры. Вытащив их, она прислушивается. Потом покупает вторую пачку – но, право, насколько опаснее лишние пять секунд, – только она нажимает не ту кнопку, и выскакивает шоколадный батончик «Зеро», но она хватает и его.
Потом она отступает в тень, ощущая на шее влажные листья бананов.
19:12
Когда он устраивается у нее на коленях, его рубашка задирается, и она думает о том, какой он худенький. Он родился очень крупным – больше десяти фунтов – и какое-то время был весьма пухлым. Эта прелестная младенческая пухлость заставляла незнакомых женщин останавливаться на улице, чтобы потискать его за ляжки. Он довольно долго был упитанным, но каким-то образом превратился в высокого и худого мальчика.