Жезл маршала. Василевский

— Ты слышал, что сказал сын? Мы тебя ждём!..

На душе у Александра Михайловича потеплело. Мысль о том, что дома всё хорошо, ободрила его, даже тревожное письмо старшего сына не казалось ему таким страшным, когда он читал его. И всё же сердце больно сжималось, когда он думал о болезни Юрия. «Надо съездить к Серафиме», — решил он.

Подул стылый ветер, потом пошёл снег — сухой, колючий, как шило. И сразу потемнело, хотя часы показывали начало двенадцатого. Василевский вышел во двор и сел в машину.

— В Сокольники поедем, Петрович, на мою старую квартиру! — обратился он к водителю. — Чай, не забыл туда дорогу? Помнишь высокий кирпичный дом?

— Вы жили там с генералом Жуковым...

— Значит, не забыл! Туда и поезжай...

Старая «эмка» прытко бежала по асфальту, обогнала трамвай, затем свернула к парку. Сидя рядом с водителем, Василевский смотрел сквозь стекло кабины на дорогу. Мысли в голове путались. « Вчера так сильно кашлял, что из горла пошла кровь». Эти строки из письма сына жгли его калёным железом. Чем он болен? Да, прав Антонов, надо срочно вызывать Юру в Москву и показывать врачам. «И пока я не уехал на фронт, это нужно сделать», — решил Александр Михайлович.

— Приехали, товарищ маршал, — прервал его раздумья водитель.

Василевский стал подниматься в квартиру, где жила мать Юрия. Нажал на кнопку звонка. Скрипнул засов, и дверь открылась. На пороге стояла его первая жена.

— Здравствуй, товарищ полководец! — улыбнулась она. — Какими судьбами? Вот не ожидала... Ну что ж, заходи, гостем будешь.

Он снял шинель, и Серафима увидела на плечах тужурки сияющие золотом погоны маршала.

— Боже, ты уже маршал? — удивилась она. — Ну ты даёшь...

— Недавно присвоили. — Он подошёл к зеркалу, расчесал волосы. — Ну, а как ты живёшь? Замуж не вышла?

— Кто же меня возьмёт со взрослым сыном? — усмехнулась Серафима. В её голосе Александр Михайлович уловил грусть. — Юре уже восемнадцать, сказал, что как окончит учёбу, уйдёт на фронт. Говорит: «Отец на фронте, а почему я должен сидеть дома?» Ты мог бы, конечно, лучше устроить сына, но не станешь этого делать. Ты у нас человек совестливый.

— Не ёрничай, Серафима! — сердито отозвался Василевский. — Мне Антонов передал письмо Юры. Ты в Генштаб его принесла?

— Да. Письмо адресовано лично тебе, и я не вправе его открывать. А ты его читал?

— Да.

— И что он тебе пишет? — Она вся напружинилась. — Как у него дела? Что с учёбой? Скоро ли закончит училище?

Жена сыпала вопросами, а он никак не мог решить, как ей сказать о болезни сына.

— У Юры всё хорошо... Вот только приболел он. Простудился...

— Письмо у тебя? — спросила она.

— У меня... — Он замялся.

— Дай прочесть! — требовательно произнесла она.

— Я же всё тебе сказал...

— Нет, милый Саша, ты дай мне его письмо! Я — его мать и хочу знать, что он тебе пишет.

Он достал из кармана шинели письмо, развернул его.

— Я тебе прочту...

— Нет, я сама прочту, — решительно возразила она и не взяла, а вырвала письмо из рук.

— Серафима, что за грубость? — возмутился Александр Михайлович. Но она уже не слушала его — развернула листок, стала читать.

«Сейчас закатит истерику», — подумал он.

Серафима едва не задохнулась, когда прочла письмо сына.

— Боже, у него из горла кровь пошла!.. — вскричала она. Сыночек, мой сыночек, что они с тобой там сделали!.. — Она заплакала громко, с надрывом.

Василевский растерялся и не знал, что ему делать.

— Успокойся, Серафима, — тихо сказал он, убрав чёлку со лба. — Лес заготавливали, пошёл дождь, и Юра простыл. Я поза бочусь о нем...

Серафима застонала, с трудом подавляя в себе боль.

— Что ты предлагаешь?

— Вызову его в Москву, врачи его обследуют, потом положу в госпиталь.

— Юру отпустят из училища?

— Я сделаю так, что его откомандируют в распоряжение Генштаба. Юра не только мой сын, он ещё и солдат. Так что моя совесть будет чиста. И вот ещё что, — продолжал Александр Михайлович, поглядывая на Серафиму. — Пока Юру будут обследовать врачи, пусть поживёт у меня на даче. Катя возражать не ста нет, да и Игорьку веселее.

— Я согласна...

— Спасибо, дорогая...

— Я тебе «дорогая»? — Серафима усмехнулась. — Не лицемерь, пожалуйста! Ты же знаешь, я этого не терплю. Катя — вот она, должно быть, тебе «дорогая». А я любимая для моего сыпи.

Василевский замялся:

— Ты мне, Серафима, давно не жена, а я тебе не муж. Но ты дала жизнь моему сыну. И, если когда-нибудь потребуется моя помощь, звони, приходи ко мне домой. Ну что ж, я пошёл. — Он поцеловал её в щёку.

Серафима не шелохнулась. В голове тревожно билась мысль: «Он давно уже не мой...»

У двери Василевский остановился, вынул из кармана пачку денег и отдал Серафиме:

— Это мои наградные. Прошу, возьми, пожалуйста. Купи что-нибудь себе.

Серафима даже не притронулась к деньгам. Тогда он положил их на стол и, толкнув дверь плечом, вышел.

— Ты мне нужен, Алексей, — входя в кабинет генерала Антонова, сказал Василевский. Он достал из кармана письмо сына и вручил ему. — Прочти, нужна твоя помощь, а то я что-то запутался...

Он задумчиво курил, пока Антонов читал про себя письмо Юрия.

— Туберкулёз в острой форме — вот что означает кровь из горла, — авторитетно заявил Антонов, когда узнал о болезни Юры. — Молодой парень, и вдруг так заболеть. Это же трагедия!

— Ты говорил, что сына надо вызвать в Москву и показать врачам. Но как это сделать?

Антонов предложил послать за своей подписью начальнику училища телеграмму по бодо с указанием откомандировать курсанта Юрия Василевского в Москву в связи с тяжёлым заболеванием.

— Через два-три дня он будет здесь, — сказал Антонов. — Тогда и покажем его врачам. Если надо, я сам отвезу его в госпиталь.