Жезл маршала. Василевский
Шрифт:
— Это как раз то, что мне надо, — заявил Толстой и поблагодарил Кальвина за помощь.
— Я рад, что хоть в чём-то помог вам, Алексей Николаевич, — ответил Кальвин. — А то, что вы на высоком накале напишете статью, ничуть не сомневаюсь. У вас талант большого художника.
— Спасибо, голубчик, за добрые слова, — смутился Толстой.
Пока они беседовали, жена писателя Людмила Ильинична накрыла на стол.
— Прошу вас, Оскар Петрович, с нами отобедать! — звонко сказала она. На её лице появилась улыбка, а глаза блестели. — Алексей Николаевич рвётся на фронт, хочет своими глазами
Толстой, глядя на Кальвина, пояснил:
— Она у меня построже военного коменданта — отдаст распоряжение, и я никуда без неё ни шагу! — Он усмехнулся. — Даже когда еду в «Красную Звезду», она сопровождает меня.
Жена подала голос:
— Ты ещё напишешь не одну книгу, и я бы не хотела, чтобы твои замыслы оборвались...
После обеда Толстой сказал Кальвину:
— Ну, а теперь, голубчик, пойдёмте ко мне в кабинет и вы расскажете мне, как сражаются наши бойцы. Немец не захватит столицу?
— Что вы, Алексей Николаевич! — воскликнул Кальвин, поднимаясь из-за стола. — Москвы им не видать как своих ушей! Мне понравилось, как на этот вопрос ответил командующий 16-й армией генерал Рокоссовский: «Немцы, подобно стае борзых, бросились на Москву, но о нашу оборону они поломали себе зубы и теперь скулят, как те псы!»
— Я слышал о Рокоссовском; говорят, есть у него талант и бьёт он врага крепко, не так ли? — Толстой в упор взглянул на Кальвина.
— Он прочно держит оборону, и действиями его армии товарищ Сталин доволен...
Вернулся Кальвин домой поздно. Позвонил, но ему никто не ответил. Тогда он своим ключом открыл дверь и вошёл в комнату. Включил свет и на столе увидел записку. Взял её и прочёл.
«Оскар, я уехала на фронт, — писала жена. — С трудом мне удалось убедить военкома в том, что моё место, место врача, там, где нашим раненым бойцам надо оказывать помощь. Уехала я воинским эшелоном. У меня к тебе единственная просьба — береги сына. Петя очень горяч, он рвётся на фронт, и я не уверена, что он не добьётся своего.
Прости, если в нашей совместной жизни я чем-либо обидела тебя. Кажется, я излишне была ревнива. Теперь я поняла, что поступала глупо. Будь счастлив. Галина».
Щемящее чувство охватило Оскара. Отчего вдруг она уехала на фронт? Что случилось? Ведь совсем недавно Галю агитировали на работе пойти в народное ополчение, но она отказалась. И неожиданно решилась.
«Я найду, в каком она медсанбате, и всё выясню, — решил Оскар. — И поможет мне в этом деле военком...»
С утра Кальвин редактировал статью, в это время ему и позвонил Василевский.
— Оскар, беда! — крикнул он в трубку. — Твоя жена в госпитале. Её доставили с фронта. Под Волоколамском её тяжело ранило. В медсанбат угодил снаряд... Торопись, её собираются оперировать... Кто мне звонил? Начальник госпиталя. Ты едешь?
— Немедленно! А тебе, Саша, спасибо за звонок. Да,
ты своих отправил в эвакуацию?— Они уже где-то под Челябинском, — ответил Александр Михайлович.
— Хотел поговорить с тобой о брате Азаре, но потом... Будь здоров!
Добрался до Красногорска Кальвин быстро: на шоссе снега почти не было и редакционная «эмка» бежала прытко. Въехали во двор госпиталя. Предъявив часовому своё корреспондентское удостоверение, Оскар зашёл к военврачу.
— Я приехал к Галине Сергеевне Кальвиной...
Военврач, однако, встретил его настороженно. Был он уже немолод, с усами и бакенбардами, на смуглом лице грустно поблескивали серые глаза. Выслушав Оскара, он спросил:
— Вы, собственно, кто? Спецкор газеты, да?
— Так точно! — отрезал Кальвин.
— Спецкору нечего делать в палате, где лежит тяжелораненая...
— Но я её муж! — воскликнул Кальвин.
— Так бы сразу и сказали, — с обидой в голосе произнёс военврач. — Идите в пятую палату, мы вот-вот положим её на операцию. Для меня ваша жена — не обычный раненый, и я должен её спасти. Только бы немцы не помешали нам. Слышите, где-то рядом рвутся снаряды? Это немцы бьют из орудий...
Но Кальвин уже не слушал военврача. Он рванул на себя дверь и вошёл в палату. Галя лежала на койке в белом халате, который был весь в пятнах крови. Лицо мертвенно-бледное, глаза закрыты, дышала она тяжело и неровно.
— Галя, это я, Оскар! — выдохнул Кальвин, присев на стул.
Галя открыла глаза, мокрые ресницы заблестели при свете лампочки.
— Красавчик мой... — прошептала она. В её голосе не было насмешки, как случалось раньше.
Он смотрел на жену и чувствовал, как тяжестью наливалось его тело, казалось, что ранена не она, а он.
— У тебя в глазах слёзы, — тихо сказала Галя. — Отчего? Ты такой сильный... Тебе жаль меня, да? Раньше надо было меня жалеть. — И без всякой связи добавила: — Снаряд угодил в дом, когда мы делали операцию. Меня зацепили осколки... Как ты поживаешь? От Пети нет писем?
— Он воюет на Северном флоте, — грустно произнёс Оскар. — Говорит, что лейтенантом стать ещё успеет, а сейчас ему надо быть хорошим минёром. На корабле плавает...
— Характер у сына, дай бог! — промолвила Галя. Она хотела было чуть приподнять голову, но застонала, и голова её упала на подушку. Он нагнулся к ней, чуть приподнял за плечи и положил ей под голову свою шапку-ушанку. — Так лучше?
— Спасибо, Оскар...
В палату вошла медсестра. Она была чем-то похожа на Дашу: то ли небольшим ростом, то ли светлой улыбкой, то ли озорными глазами. Он спросил её, скоро ли его жену положат на операцию.
— Военврач в соседней палате осматривает больного. Как вернётся, так и повезём вашу жену в операционную, — улыбнулась медсестра.
Она вышла, а Галя спросила:
— Как Даша?
— Я давно у неё не был. Две недели провёл на Западном фронте.
— Хорошую малышку она родила... — Губы у Гали дрожали. — И назвала её Машей в честь своей мамы. Перед отъездом на фронт я была у неё... — На лице раненой появилась улыбка и тут же погасла. И глаза у неё стали холодными, как утренняя роса. — Кто отец девочки?