Жезл маршала. Василевский

— Она мне не говорила.

— Ты бы спросил у неё...

— Зачем мне это знать? — Оскар ответил резко и, как ей показалось, холодно. И, чтобы не обидеть жену, поспешил добавить: — Вот поправишься, выпишут тебя из госпиталя, и вместе сходим к ней...

— Не надейся, Оскар, — тихо сказала Галя и грустно прибавила: — Я врач и знаю, что операцию не перенесу. Один осколок сидит в лёгком, другой — в правой почке. Я потеряла много крови, совсем ослабла...

В палату вошёл усатый военврач. Он взял стул и сел рядом с раненой.

— Ну что, коллега, будем делать операцию? — Он улыбнулся, отчего его усы качнулись.

— А надо ли, Владимир Петрович? — тихо спросила Галя. Голос у неё всё так же дрожал, и она ничего не могла с этим поделать.

— Надо, Галина Сергеевна, — серьёзно сказал военврач. — Лейтенанту было совсем плохо, но мы с вами спасли его. Я думал, умрёт, ан нет, выдюжил! В бою уничтожил три немецких танка, а когда кончился боезапас, таранил четвёртый танк.

— Так это же герой! — воскликнул Кальвин. — Я напишу о нём в газету!

— Тут есть одно «но», — замялся военврач. — Этот лейтенант — мой сын. И не я оперировал его...

— Кто же?

— Вот она, — военврач кивнул на Галю. — В Волоколамске стоял медсанбат. Там и ранило тяжело моего сына... Галина Сергеевна уже кончала операцию, когда немецкие танки стали нас обстреливать, и её ранило. И вот теперь я буду её спасать. — Помолчав, он добавил: — Я не мог тогда оперировать своего сына, у меня дрожали руки, я отдал вашей жене скальпель, и она блестяще всё сделала...

— А со своим сыном встретились случайно?

— В том-то и дело, что случайно, — подтвердил военврач. — Увидел его в числе других раненых, которых доставили в медсанбат, и надо было его спасать. Он был самый тяжёлый... Я так разволновался, что и слова поначалу вымолвить не мог. Куда уж было мне оперировать его?!

Галя открыла глаза и увидела рядом своего коллегу. Тихо спросила:

— Танкист жив?

— Жив, Галина Сергеевна, жив, милая, — улыбнулся военврач. — Ты, пожалуйста, не разговаривай, береги силы...

Галю оперировали в полночь. Оскар сидел в соседней палате и курил одну папиросу за другой. Он нетерпеливо ждал, когда появится военврач. Наконец тот вышел из операционной. Лицо его было хмурым.

— Ну как, Владимир Петрович? — Оскар загасил пальцами папиросу.

— Я всё сделал, что мог, — глухо сказал врач. — Вот, возьмите себе на память. — И он отдал Оскару кусок зазубренного металла.

— Что это? — не понял Кальвин.

— Осколок, который я извлёк из лёгкого Галины Сергеевны.

— Она будет жить? — почти в упор спросил Оскар.

— Должна! Но как поведёт себя сердце? Ему очень тяжело качать кровь, и всё может случиться. Так что мужайтесь! После операции ещё не прошёл наркоз, поэтому она без сознания...

Кальвин вышел перекурить. Он не помнил, сколько прошло времени, как в дверях палаты появилась медсестра:

— Ваша жена пришла в себя и просит зайти к ней.

Оскар загасил окурок и быстро вошёл в палату. Галя лежала неподвижно. Лицо её было белым, как халат на ней, под глазами появились тёмные круги, будто кто-то нарисовал их тушью.

— Ну вот, опять увидела тебя... — прошептала Галя. — Я умру, Оскар, хоть и вынули из лёгкого осколок. У меня плохое сердце. А ты... ты не забывай меня, Оскар. Иногда я плохо относилась к тебе, но прости, если можешь... И всё же не забывай... Один не живи — женись на Даше. Она тебя безумно любит, я знаю... Теперь у тебя кроме сына есть и дочь Маша...

— Что ты... — Оскар запнулся. — Что ты такое говоришь? — едва не крикнул он.

— Не возражай, Оскар, Маша — твоя дочь!.. А Петра ты побереги. Я верю, что ты... ты не забудешь меня. Я... я... — Она схватилась рукой за грудь и что-то невнятно произнесла. Больше и слова не обронила...

Оскар нагнулся к ней, кровь бросилась ему в голову.

— Галя, ты что? Галя!.. Сестра, скорее сюда Владимира Петровича!..

— Я здесь, друг мой... — Военврач вошёл в палату.

— Моей жене плохо, сделайте что-нибудь!

— Я уже сделал всё, что надо было, но... — И военврач развёл руками. — Сердце у неё, друг мой...

Глава седьмая

Утром, едва над Москвой разлилось солнце и ветер унёс на запад дождевые тучи, приехал Жуков. Прежде чем идти к Верховному, он зашёл в Генштаб к Василевскому.

— Не ждал? — торжествующе улыбнулся Георгий Константинович. — А я вот к тебе как с неба свалился.

— Как на фронте, фрицы беспокоят? — спросил Василевский, здороваясь с другом за руку.

— Притихли! — Жуков сел. — Мы их чувствительно пощипали. Но передышка, полагаю, будет недолгой. А ты как тут со своей опергруппой?

— Днюю и ночую на службе! А если честно, тяжеловато мне. То и дело вызывает Верховный. То одно даёт задание, то другое. Знаешь, что он мне сказал? «Вы, товарищ Василевский, теперь напрямую мне подчинены, так что не обессудьте, если буду жёстко требовать».

— Узнаю характер Верховного! — Жуков засмеялся. — Что-что, а требовать он умеет, если надо, то и шкуру с тебя снимет!.. Признаюсь, Саша, что и мне сейчас нелегко. Как саранча лезут фрицы к столице. И фанатики до безумия! Наши разведчики взяли в плен «языка». Привели его на допрос. Немец холёный, с вырезанным на носу крестом, и, хотя шрам еле виден, мы догадались — эсэсовец! Спрашиваю его через переводчика, из какой армии? Он вскочил с места и каркнул во всю глотку: «Хайль Гитлер! Русиш капут!» Меня будто кипятком обдало...

— Наглец! — выругался Василевский.

— Пойду к Верховному. — Жуков встал. — Он велел мне быть к десяти. Должно быть, переживает за Москву... У меня, кажется, всё есть, а вот танков маловато. Если Генштаб даст их мне, не откажусь!..

Не прошло и полчаса после ухода Жукова, как Василевского вызвал Сталин. В его приёмной Александр Михайлович увидел генерала Хрулёва.

— Вы к товарищу Сталину?

— Да, Андрей Васильевич.

— И меня он зачем-то вызвал...