Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Жила-была девочка, и звали ее Алёшка
Шрифт:

На несколько мгновений между нами снова повисла тишина, пока каждый думал о своем. Я о том, что ситуация чем дальше, тем больше становится похожей на какой-то странный и нервный сон. По лицу Марка было видно, что единственное, что его беспокоит — это моя безопасность, в которой он, привыкший предвидеть худшее, уже начал сомневаться.

Его следующие слова подтвердили мои подозрения:

— Поэтому, пока не станет ясно, во что это выльется, ты находишься дома. Совсем никуда не выходишь без меня. Через десять дней закончится моя сессия, и мы уедем. Перед этим, снова повторяю, без шуток — ты позвонишь на работу и объявишь о своем уходе. Без отработки двух недель, без задержек, не поддаваясь ни на какие уговоры. Документы, вещи, все, что захочешь вернуть, я тебе потом привезу.

— Но Марк… Это похоже на какое-то суматошное бегство! Я хочу хотя бы с коллегами попрощаться, объяснить им, не уходить вот так, резко, в

никуда. Я не могу оставить после себя такую память! Все-таки мы вместе несколько лет отработали, это не чужие мне люди.

— Вот по телефону и попрощаешься. И вообще, это уже неважно. Главное — держать тебя подальше, чтобы ты больше не сталкивалась с подобным. Черт, Алеша… — он запнулся, как всегда, когда не на шутку волновался. — Не могу простить себе, что пошел у тебя на поводу! Видишь, к чему привела такая беспечность? О чем я только думал, когда послушал тебя и разрешил жить, как ты хочешь, среди этих богемных идиотов? — от гримасы отвращения, пробежавшей по его лицу, мне снова стало страшно и немного тоскливо.

Теперь я окончательно поняла, что согласилась на все его условия — от растерянности или от желания не заострять конфликт. Вопрос моего увольнения на самом деле был решен и возвращаться к нему ни завтра, ни днем позже не имело смысла. Вновь обсуждать эту тему Марк не будет. Он действительно все сказал.

Чувствовать себя внезапно безработной оказалось смешно и непривычно. Еще вчера я была на вершине мира — журналистом, писательницей, активной и современной, со множеством интересных друзей. И вот сегодня ничего это нет. У меня больше нет работы. Я не молодой, подающий надежды писатель, а автор книги, которая чуть не убила подростков с неокрепшей психикой. С друзьями связи тоже нет, и нахожусь я в полной изоляции — телефон Марк мне отдавать не собирался, из дому выходить запрещено.

Это было бы похоже на тюрьму, если бы Марк так настойчиво не повторял, что всего лишь принимает меры вынужденной безопасности, и ни о каком наказании не может быть и речи. Меня не за что наказывать. Наказывать надо его за халатность, которая привела к таким последствиям. И в ситуации неопределенности лучше перестраховаться, чем не досмотреть, а потом корить себя.

Тем более, он и так корил себя, очень корил. Вскоре мне стало не до мыслей о собственной рассыпающейся, как карточный домик, жизни. Я полностью переключилась на Марка, стараясь его ободрить, развеять навязчивую уверенность в том, что именно он в ответе за все. Копируя его манеру спокойного анализа, я доказывала, что любые его решения и даже самый строгий надзор не смогли бы помешать тому, что случилось. Книга была выпущена в тираж еще до нашей неожиданной встречи, а, значит, могла попасть в руки к экспрессивным читателям каким угодно путем.

— Я и согласен и не согласен с тобой, Алеша, — крепче прижимая меня к себе, перед тем как уснуть, тихо произнес Марк. — Умом я понимаю, что ты права, и голые факты, которым я привык доверять, говорят то же самое. Но, — он сделал небольшую паузу, словно не решаясь высказать свою мысль, а я, желая быть еще ближе, взять на себя съедающее его смятение, поймала ладонь Марка и положила под свою щеку. — С тобой я стал фаталистом, — по слегка изменившейся интонации его голоса, я поняла, что он улыбается. — И я знаю, что любые события, даже те, на которые мы не можем повлиять, неслучайны. Они словно показывают нам, идем ли мы правильной дорогой, или спутали указатели и заблудились. И то, что произошло сегодня, четко дает понять, что мы с тобой зашли не туда. Совсем не туда. Мы неправильно жили все это время, Алеша. Нервотрепка, усталость, эти переезды, перелеты — на них можно наплевать. Но когда случается такое… Нельзя делать вид, что все нормально. Нужно честно принять свои ошибки и менять жизнь, немедленно. Иначе дальше будет только хуже. Потому не пытайся остановить меня, даже если тебе покажется, что я что-то делаю не так. Это раньше я ошибался. Теперь все будет правильно.

Глава 11. Решение

Но, как оказалось на следующее утро, это были далеко все сюрпризы, с которыми нам пришлось столкнуться. Уверенность Марка в том, что с ситуацией можно справиться, разлетелась вдребезги, едва мы увидели утренние новости.

Лента сообщений рябила от ссылок на ежедневную газету, которую Марк специально вышел купить в ближайшем киоске. На первой странице жирными буквами был выведен броский заголовок: «Книги-убийцы: кто виноват и что делать?» Подзаголовок-анонс был не менее обличающим — «Адвокат известной писательницы, чья книга едва не стала орудием убийства, утверждает, что в трагедии виновны сами жертвы и любые претензии к его подзащитной не имеют основания. Остается спросить, если писательница так уверена в своей непричастности, зачем она наняла адвоката? Что это — попытка

оправдаться перед собой или устоять перед судом общественности, который подчиняется только одному закону — закону совести? Удастся ли скандальному автору избежать наказания? Или она, все же, извинится перед родителями детей, которых едва не убила?»

Неизвестно, кто из нас воспринял новый виток скандала болезненнее — я или Марк. После прочтения ещё одной статьи, идущей встык, на второй странице, где родители подростков показывали корреспонденту детские фотографии своих чад и вопрошали: «Доколе аморальность будет нормой?» и «Когда же на прилавки вернутся добрые-светлые-чистые книги?» у меня остался только один вопрос — может, действительно, проще извиниться, чтобы прекратить этот балаган?

В том, что конфликтность и так непростой ситуации, раздувается искусственно, я не сомневалась, воспринимая ее уже не как трагедию, а как фарс. Неизвестно, кто стоял за сегодняшней статьей — то ли та самая грозная судья, мать одной из пострадавших, то ли журналисты в тихий информационный сезон, ухватившиеся за тему, которую можно было бы раскачать на пару недель и чем-то забить место на передовице. Меня не интересовал заказчик и режиссер спектакля. Гораздо важнее было определиться с теми шагами, которые нужно предпринять в ответ.

Что именно я должна сделать, чтобы не допустить дальнейшего ухудшения? Ответ на этот вопрос мог дать только Вадим, которого мне не так и удалось услышать вчера, и которого я не видела уже больше недели. Я совсем не знала, как с ним связаться (ведь телефона у меня по-прежнему не было) и даже где он сейчас находится — в городе, в стране ли? Знает ли о случившемся? И если знает, почему молчит? Неужели он, такой сильный и находчивый, не может придумать, как увидеться со мной?

В то самое время, когда я суматошно соображала, что же делать, Марк продолжал молча сидеть за столом, уставившись в газету и пытаясь вникнуть в статью, упрямо не желавшую вписываться в те самые рамки здравого смысла, которые он так любил. Ненадолго отложив издание, он еще раз пробежал взглядом по сообщениям в интернете, после чего, раздраженно свернув все окна, поднялся на ноги и прошелся из одного угла комнаты в другой.

— В какой же гадюшник ты вляпалась, Алеша! — зло бросил он, глядя перед собой немигающим взглядом, за которым, я знала, скрывалась активная работа того отлаженного механизма, которым являлся его мозг. Но, похоже, сейчас даже он не мог выдать адекватного плана действий. — Что за идиоты работают в этих ваших газетах! Зачем подавать информацию из сферы, в которой ни черта не смыслишь? Как можно перепутать представителя и адвоката? Разогнать бы эту шарашкину контору за профнепригодность, чтобы не плодили вранье и дальше… Да только не так это просто сегодня. Вот она, твоя свобода слова, во всей красе! За это вы, журналисты, всегда боролись? За возможность безнаказанно нести чушь, не боясь нарваться на цензуру?

Я, как и вчера, не пыталась возражать, видя, что Марк находится на грани едва сдерживаемого желания крушить и разрушать. Поэтому предпочла не уточнять, что для меня тоже нет большой разницы между представителем и адвокатом. Более того, я всегда думала, что это одно и то же.

Еще раз громко выругавшись, что случалось с ним крайне редко, он прошел в ту часть квартиры, которая выполняла роль кухни и, молча сварив нам крепкий кофе, выпил свою чашку, задумчиво глядя в окно.

— Мне надо выйти на пару часов, Алеша. Не люблю этого признавать, но сам я не могу придумать, как заткнуть рот всем этим… — он снова брезгливо поморщился, подтверждая мою догадку, что теперь «журналист» звучит для него еще хуже, чем «писатель». — Нужно сделать пару звонков, а если выйдет, то и встретиться кое с кем. Не могу сказать, что я очень хочу это делать… Но по-другому никак.

И впервые за все время, прошедшее с далекого дня нашего знакомства, я обрадовалась тому, что могу хоть ненадолго остаться одна, без него. В мыслях у меня как раз созрело подобие плана, как можно прорвать вынужденную блокаду, и я была рада, что не придется ничего придумывать, чтобы отвлечь внимание Марка.

Он же, будто почувствовав мои намерения, остановился на самом пороге и, пристально глядя в глаза, повторил:

— Я очень не хочу оставлять тебя одну. Мне не по себе от того, что приходится закрывать тебя здесь даже без телефона. Но пойми — сейчас он может больше навредить, чем помочь. Кого ты хочешь услышать? Своих друзей, которые будут тебя жалеть, не предложив реальной помощи? Еще с десяток репортеров, которые будут доставать идиотскими вопросами? — Марк словно нарочно игнорировал фигуру Вадима, даже не вспоминая о нем и подчеркивая этим, что ставит его в один ряд с теми глупыми корреспондентами, которые только и могут, что перевирать факты. — Поэтому я… прошу тебя, — вновь запнулся он на слове «прошу», — не наломай дров. Просто оставайся здесь, спокойно и тихо. Дождись меня. Я очень скоро вернусь.

Поделиться с друзьями: