Жильбер Ромм и Павел Строганов. История необычного союза
Шрифт:
Впрочем, учитывая то, какие силы Ромм мобилизовал на данное предприятие, о меньших сроках говорить довольно сложно. По словам де Виссака, Ромм для продвижения своей идеи привлек в Париже графиню д’Арвиль, Даламбера, Кондорсе, уже известного нам математика Ш. Боссю и г-жу А.К. Гельвеций, вдову философа К.А. Гельвеция и хозяйку модного салона [324] . Историк не упоминает здесь графа Головкина, но трудно представить себе, чтобы тот мог остаться в стороне от дела, имевшего столь важное значение для его друга. Тем более что граф, как отмечалось в одном из писем Ромма, имел непосредственный выход на генерального контролера финансов [325] . Впрочем, кто бы ни входил в это «лобби», всех их надо было сначала убедить в обоснованности проекта и в необходимости оказать ему поддержку, для чего, разумеется, требовалось время. И только после этого можно было обращаться собственно к главе правительства.
324
См.: Vissac M. de. Romme le Montagnard. P. 34.
325
Ж.
Оригинал мемуара с изложением проекта, который Ромм подал министру, до нас не дошел. Мы можем судить об этом документе только по двум фрагментам, опубликованным де Виссаком:
Разве не заслуживают особого покровительства экспериментальная физика, которая учит познавать природу, и математика, направляющая физику в ее исследованиях? Их полезность более чем убедительно доказана многочисленными примерами применения в ремеслах, а также тем, что они наилучшим образом способствуют развитию мышления и приучают ум отделять истинное от вероятного. Подтверждаемые нашими ощущениями и имеющие практическую пользу выводы физики слишком тесно связаны с абстрактными положениями математики для того, чтобы можно было разделить эти две науки, одна из которых является инструментом другой.
Эти соображения, относящиеся ко всем провинциям, имеют особое значение для Оверни. У ее обитателей нет другой возможности стать полезными обществу, кроме как найти себе место в каком-либо из судебных учреждений. Многочисленное население, поглощающее все плоды земледелия своей области, превратится в источник богатства для государства, если обратить праздную молодежь к ремеслам и наукам. Юные дворяне, чтобы подготовиться к военной службе, которая обычно становится их уделом, не имеют иного учебного заведения, кроме Академии верховой езды. Но разве не будет более последовательно решена задача, которую ставило перед собой правительство, создавая этот институт, если дополнить его кафедрой математики и физики? Война превратилась в сложное искусство и требует специальных знаний, с тех пор как ее возвели в систему [326] .
326
Vissac M. de. Romme le Montagnard. P. 35–36.
Помимо парижан Ромм попытался заинтересовать своей идеей и овернскую элиту. По свидетельству де Виссака, он обратился за содействием к влиятельным нотаблям Риома, с которыми поддерживал добрые отношения: к П. Андро, заместителю мэра города, и Ф.Г. Деведьеру, советнику президиала. Кроме того, Ромм направил послание с изложением своего проекта высшему должностному лицу провинции – интенданту Оверни Ш.А.К. Шазера (Chazerat), где, в частности, говорилось:
Создание подобного учреждения [кафедры физики и математики. – А.Ч.] имело бы неисчислимые последствия. Жители, став более умелыми и просвещенными, превратили бы обширные болота, коими изобилуют окрестности Риома и Клермона, в сельскохозяйственные угодья. Всевозможные плоды земледелия, которым природа здесь благоприятствует и которые пока известны лишь натуралистам, позволили бы заложить несколько мануфактур. Для процветания же торговли осталось бы лишь построить новые дороги и сделать реки более судоходными [327] .
327
Vissac M. de. Romme le Montagnard. P. 36.
Для продвижения проекта в Оверни были задействованы и риомские друзья Ромма, о чем мы можем узнать все из того же письма Дюбрёлю от 4 мая:
Я никогда не смог бы надеяться добраться до господина Шазера и ознакомить его с моим проектом, каковой считаю полезным для провинции, если бы Вы мне не помогли со всем усердием и благоразумием. Я Вам весьма обязан и за то рвение, которое господин Андро проявил в осуществлении этого дела. Он слишком хороший гражданин, чтобы не воспользоваться случаем сделать для нашего города какую-либо полезную вещь, чем, несомненно, стало бы создание в Риоме подобного учреждения, судьба которого, думаю, теперь зависит от г-на Интенданта. <…>
Я буду Вам бесконечно признателен, если Вы дадите мне знать как можно скорее, когда г-н Интендант получит от Тюрго письмо на сей счет, а также, если будет возможно, в каких выражениях министр его составит, и затем – ответ г-на Шазера. Инструкции, которые я Вам дал в моем последнем письме, – не более чем общие наметки, которые Вам будет гораздо легче развить, чем мне. Но я предоставляю гг. Буара, Болатону и Вам руководство всем. Я не хочу участвовать ни в чем таком, что Вы сможете сделать лучше меня [328] .
328
Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, 4 мая 1776 г. // Romme G. Correspondance. Vol. 1. Т. 1. P. 287.
Со своей стороны А. Буара сообщал, что к продвижению проекта подключены мэр Риома П.А. Дюдефан и ряд муниципальных служащих: все готовы действовать, как только к интенданту поступит соответствующая бумага от генерального контролера финансов [329] .
Как видим, Ромм подошел к делу весьма обстоятельно. Прежде всего это относится к обоснованию им самой идеи. На сей раз он выступал не в качестве «мелкого провинциала», который просит столичных ученых помочь ему добывать средства к существованию, а в качестве благодетеля родной провинции и даже государства в целом, поскольку реализация плана должна-де привести к экономическому подъему в одной из беднейших областей королевства. Не может не впечатлять и организационное обеспечение проекта: для его реализации Роммом были задействованы все связи, приобретенные за полтора года
пребывания в столице, и все те, которые он сохранил в Риоме.329
А. Буара – Ж. Ромму, 7 мая 1776 г. // Ibid. Р. 290.
На карту было поставлено будущее Ромма, и ради успеха он готов был пожертвовать многим. Увлеченный задуманным, он не только забросил свои занятия медициной, но и отклонил выгодное предложение, полученное в самый разгар кампании по продвижению «академического проекта». По иронии судьбы, именно в этот момент его пригласили возглавить кафедру математики в одной из только что созданных в провинции военных школ. Где именно находилась та школа и от кого исходило приглашение, мы, к сожалению, не знаем, но, судя по реакции Ромма, предложенное место было далеко не столь привлекательно, как то, к которому он стремился, продвигая свой проект. И Ромм решительно отверг эту синицу в руке, предпочтя ей журавля в небе:
Кафедра математики в провинции с жалованьем в 1200 или 1500 ливров, может ли она заменить те возможности различного рода, которые открывает пребывание в Париже? Я, не колеблясь, ответил отказом. Но я хочу знать, что об этом думают мои друзья. Сообщите эту новость наименее болтливым, каковых не так много, и дайте мне знать их мнение, которое всегда мне служит компасом [330] .
Говоря об открывающихся в Париже возможностях, Ромм, скорее всего, подразумевал именно те, что были связаны с реализацией его проекта, поскольку собственно к парижской жизни он, как мы ранее видели, тяги не испытывал, да и увенчайся успехом его план, ему все равно пришлось бы покинуть столицу.
330
Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, [март 1776 г.?] // Ibid. P. 276.
Ответ Дюбрёля не сохранился. Но, судя по следующему письму Ромма, друзья не поддержали его выбор [331] , видимо, сомневаясь в успехе «академического проекта» из-за ослабевавших день ото дня позиций Тюрго. Ромм поспешил их уверить, что положение в государстве не столь печально, как им кажется, а сам он не собирается отказываться от своих намерений:
Полагаю, что не оставил у Вас никаких сомнений относительно принятого мною решения не занимать кафедру математики, о котором я рассказал в своем последнем письме. Я Вам написал о нем только потому, что обещал сообщать Вам и другим лицам, питающим ко мне добрые чувства, о том, что здесь делают для меня. Было легко предвидеть мнение этих господ и, соответственно, мне было легко принять решение. Полагаю, Вы ошибаетесь, мой дорогой друг, считая, что реформы министра еще недостаточно прочны. Они имеют слишком справедливые и слишком хорошо осознанные нашим молодым монархом основания, чтобы существовать столь же долго, сколько будут царить на троне здравый смысл, справедливость и гуманность, а сам трон не будут окружать лесть, корысть и интриги. Думаю, таково ныне положение дел [332] .
331
Исключение составлял только доктор Буара, написавший Ромму: «Я лично думаю, что Вы правильно сделали, не приняв предложение стать профессором в военной школе, но Ваши друзья в этом совсем не уверены» (А. Буара – Ж. Ромму, 22 апреля 1776 г. // Romme G. Correspondance. Vol. 1. Т. 1. P. 285).
332
Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, 22 марта 1776 г. // Ibid. P. 278.
Каково же было потрясение Ромма, когда после такой жертвы и после всех предпринятых усилий его план потерпел крах: 12 мая 1776 г. король отправил Тюрго в отставку. Написанное по горячим следам послание Ромма передает его смятение чувств и отчаяние, вызванные крушением надежд, но также свидетельствует о желании сохранить лицо даже в самых неблагоприятных обстоятельствах:
Мой дорогой друг, я более не могу надеяться вернуться на родину в звании физика. Опала г-на Тюрго так же отдалила меня от [осуществления] моего проекта, как этого доброго министра от двора. Я придерживаюсь слишком высокого мнения о Вашей рассудительности и Вашей любви к добру, чтобы думать, будто Вы не потрясены этой переменой. Каждый добрый гражданин ощущает утрату, которую понесла нация, и должен оплакивать того, кто нашел столь благое применение доверию своего господина и, быть может, первым понял истинную причину, по которой ремесла и науки представляют интерес для власти и заслуживают ее покровительства. Но он сделал, несомненно, слишком большой шаг вперед, упустив из виду, что за долгое время нация привыкла продвигаться к благу медленно. Когда кто-то думает не так, как основная масса людей, он рискует стать жертвой ее эмоций. Это событие должно было бы особенно больно ударить по мне, поскольку лишило меня бесценного преимущества жить в кругу семьи, занимаясь делом, наиболее отвечающим моим интересам и состоянию моего здоровья. Тем не менее это – не самая тяжкая из ран, нанесенных мне произошедшей катастрофой. Меня уберегло то, что я не возлагал чрезмерных надежд на дело, зависевшее от слишком многих лиц и слишком многих обстоятельств, чтобы можно было быть уверенным в его успехе. Привыкнув к достойной умеренности, я был настолько ошеломлен открывшейся мне благоприятной перспективой, что не осмеливался в нее поверить. Зато теперь мне, к счастью, не нужно перестраиваться: мое честолюбие совершенно не пострадало. Я буду безропотно ожидать от Провидения решения своей участи: глупо было бы считать себя гарантированным от неудач и превратностей, сопутствующих деяниям человека. Только пробившись сквозь толпу и пережив взлеты и падения, можно добраться до предначертанной нам обители. Страдания и горести человека проистекают не столько от самих бед, переживаемых им на протяжении его жизни, сколько от того, что он не может их предвидеть [333] .
333
Ж. Ромм – Г. Дюбрёлю, [май 1776 г.?] // Ibid. P. 294.