Жилины. История семейства. Книга 2

…Пока дядя Никита рассказывал, я из холодильника выудил всё, что там для нас Люба приготовила, и даже успел суп вермишелевый с клёцками и жареную картошку с грибами подогреть, и мы за стол уселись. Ели быстро и молча. Когда закончили, на часы посмотрели. До поездки в больницу ещё немного времени осталось, и дядя Никита продолжил свой рассказ:

– Послышались голоса, это Настёна со своей маменькой вниз спускались. Авдотья, увидев Ивана, сразу же хлопотать взялась:

– Ой, Ванечка, ты же, наверное, голоден, давай я тебя покормлю.

Её тут же перебила Лукерья:

– Помнится, ты мне говорила, что хочешь по ярманке прогуляться. Тут ейный брат еле дышит, а она вона как вырядилась. Старая уже, а всё гульки в голове. Вот и иди гуляй, а я тут сама со всем разберусь. Ивана сама покормлю, а ты иди уж куда решила, – даже прикрикнула Лукерья. – Мне не привыкать всё на своих плечах тягать. Справлюсь без твоей помощи.

Авдотья поняла, что с этой бабой лучше не пререкаться, поэтому вполне миролюбиво, но очень твёрдо сказала:

– Спасибочки тебе, Лукерьюшка, что ты о моём зятьке так беспокоишься, голодным его не оставишь. Вот и ладушки. Ну, уж а мы действительно пойдём куда собирались. Первый раз сюда попали, да и то не по своей воле, а несчастье, с Тихоном произошедшее, нас призвало. Но поскольку здоровье моего брата в твоих надёжных руках, я своё беспокойство подальше запрячу, чтобы оно тебе не досаждало. – Она поклонилась, дёрнула за рукав Настёну, которая застыла рядом, и обе вышли за дверь.

Лукерья стояла раскрыв от удивления рот. Бабой она была работящей, знахаркой да повитухой прекрасной, но вот за язык её, который зачастую удержу не знал, Лукерью в Хoлуе многие откровенно недолюбливали, а уж в пререкания с ней вступать никто не брался, зная, что она всех переорёт. А тут вот какая-то пришлая бабёнка её как маленькую отчитала, а она даже не нашла чем ей ответить.

– Так это твоя тёща, что ли? – только и смогла она задать вопрос Ивану.

Тот не стал объяснять, что к чему, а лишь кивнул головой, и всё. Поел он очень быстро и сразу же отправился к Феофану. На улице его ждали Авдотья с Настёной. Они зашли за первую по пути лавку и присели там на завалинке. Народ мимо ходил толпами, но они надеялись, что Иван незамеченным не проскочит. Так и случилось. Настёна первой увидала своего суженого и окликнула его.

Обрадованный, что они нашлись, Иван вихрем налетел на Настёну. Времени долго разговаривать у влюблённых не было, и уже через несколько минут Иван быстрым шагом направлялся к балагану Кроковых. Сбоку от него он увидел осёдланную лошадь, на морду которой была надета торба с овсом. Феофан сидел на своём месте и разговаривал с каким-то прилично одетым мужчиной. Заметив Ивана, застывшего в паре шагов от двери, он извинился, вылез из-за стола и подошёл к парню:

– Лошадь ждёт тебя, – произнёс он.

– Спасибо, дядя Феофан, я видел. Вернусь – зайду, доложусь.

Феофан головой согласно кивнул и возвратился к посетителю, а Иван пошёл к выходу. С лошадью под уздцы он подошёл к сторожу, который стоял около рогатки, перегораживающей въезд подводам на ярманку.

– Как там дела? – спросил сторож, кивнув головой в сторону трактира.

– Всё так же, дядя Иван, – прозвучало в ответ, – сейчас спит. Хорошо, тётка Лукерья при нём находится. Когда она там, я спокоен.

– А ты куда направляешься?

– Да забыл дома одну вещь, хочу по-быстрому туда съездить и к вечеру вернуться.

Сторож лишь головой кивнул и долго стоял, глядя вслед скачущему верхом Ивану.

Обернулся тот действительно споро. Не прошло и четырёх часов, как он уже перед воротами очутился. Да не верхом приехал, а на телеге. Пока до Жилиц скакал, решил, что ездить туда да обратно не от великого ума. Товара заказал очень много, больше, чем в другие годы. Вряд ли он такое количество на одной подводе увезти сможет. Вот и запряг Воронка в телегу, кобылу, что ему Феофан дал, к подводе привязал, сам на телегу уселся, взял в руки вожжи да ими легонько по передку телеги стукнул. Воронок его понял и побежал. Вначале не спеша, а потом сам на рысь перешёл. Застоялся, видать, без дела, вот и решил размяться по-хорошему. Кобылка следом бежала. Иван её рассёдлывать не стал, решил: получил её взнузданной – такой и назад вернёт.

Нигде они по пути не задержались, так рысью и добежали до Хoлуя, а остановились лишь перед балаганом Кроковых. Кобылу Иван привязал к коновязи, торбу с овсом вернул на своё место, горячо поблагодарил Феофана и направился к трактиру. Первым делом телегу во двор загнал, затем Воронка распряг да с ним походил немного, чтобы тот остыл, а уж затем его в стойло завёл, травы сочной положил да налил воды, так чтобы она только донышко ведра прикрывала, и ведро рядом с конём поставил, а уж затем в трактир пошёл. На крыльце, к удивлению, увидел Митяя.

– Ты здесь откуда? Тебя же тётка Лукерья до утра отпустила.

– Знаешь, барин, я в избе своей посидел немного, проверил, всё ли в порядке, да обратно сюда и пошёл. Что мне там делать? Я ж один на всём белом свете. Никого из родных не осталось. Все поумирали. Мне на людях много легче. Когда я один, тоска меня берёт: как же так получилось, что и матушка, и батюшка Господу души свои отдали и оставили меня сиротой горемычной? Так мне себя жалко становится, что хоть волком вой. Вот я к людям и иду. Здесь жизнь кипит, мне здесь завсегда дело найдётся, и делаю я его с удовольствием. Так что не гони меня, барин, Христа ради прошу – не гони. – И из глаз вечно весёлого и неунывающего Митяя потекли слёзы.

– Да кто ж тебя гонит, милый мой? Это ведь хорошо, что ты вернулся. Народа-то скоро много соберётся, без тебя я не справлюсь совсем.

От растерянности Иван даже по плечу Митяя похлопал легонько, но перед тем, как в трактир войти, добавил:

– Только ты меня барином не называй. Я – Иван, ясно тебе? – дверь открыл и через порог шагнул.

Там его ждала большая неожиданность. В дальнем конце зала, у окна, на своём привычном месте, сидел Пафнутий Петрович с бараньей ногой в руке. Иван ему сразу, как вошёл, поклонился, а затем подошёл ближе.

Тихон по-прежнему лежал на лавке, укрытый лёгким летним одеялком, и спал.

– Будь здоров, Иван, – тихонько, чтобы не разбудить болящего, приветствовал Пафнутий парня. – Как же произошло несчастье-то это? Никто ничего толком объяснить не может, все только на тебя кивают.

Иван коротко рассказал всю историю с купанием в холодной реке. Пафнутий кивал головой после каждой фразы, Иваном сказанной, а затем произнёс:

– Стариков слушать надобно, народ не зря свои приметы придумывает. Вернее, не придумывает, конечно, а многолетние наблюдения систематизирует и надлежащие выводы делает. Сказано – после Ильина дня купаться не след, вот и нечего в воду ледяную лезть. Но тут уж судьба, против которой тоже не попрёшь. Значит, так записано на небесах, и если не вода холодная, то что-то другое обязательно к подобному несчастью привело бы, – И он, опечалившись, даже недоеденную ногу положил.

– Что дальше делать собираешься? – спросил он через пару минут своим обычным голосом.

– Я уж все долги раздал, товара заказал много больше, чем раньше. Хочу на лошади его развозить.

– Это дело, – откликнулся Пафнутий Петрович. – Сколько раз я Тихону об этом говорил, а он всё одно и то же талдычил: «Обет я дал», – и всё тут. Так и не смог я его переубедить. Хотя, думается, он сам всё прекрасно понимал. Он ведь действительно такой обет дал, вот и тащил этот крест, а тот, вишь, неподъёмным оказался. – Он вздохнул и, вновь опечалившись, голову опустил.