Жилищный комплекс

– Извини. Наверное, срабатывает память крови – мужчинам на генетическом уровне тяжело находиться в родильном отделении. Так почему ты переживаешь? При наших технологиях смертность во время родов находится почти на нуле.

– Мама уже однажды потеряла ребенка. У нее случился выкидыш… из-за меня.

– Из-за тебя?

– Мы можем об этом не говорить? Я бы хотела отвлечься. Может быть, ты расскажешь мне о чем-нибудь? Только не о работе, она мне осточертела уже. Расскажи о хоккее.

– Кхм, ну, в хоккей меня привела мама – она считала, что он сможет сделать из меня настоящего мужчину. Но хоккейная форма, как ты понимаешь, не является жизненно важным материалом, поэтому ее не выдают бесплатно, как еду, лекарства или электричество. За все излишества нужно платить. Семья у нас была бедная, мы жили тогда на одиннадцатом этаже. Жуткое было времечко. Чтобы оплатить мою форму и занятие, родители вкалывали дни и ночи подряд без выходных. Каждый на трех работах. Я тоже старался подрабатывать – был на подхвате в теплицах по вечерам после школы. И все равно в итоге нам хватило на самую дешевую форму даже без стандартных аппаратов измерения общего состояния организма.

– Такие еще существуют?

– Она была древнее меня раза в три, клянусь тебе. В общем, среди мажоров с верхних этажей, всех этих сыновей силовиков с особым уровнем доступа, сотрудников директората, начальников теплиц, я был отщепенцем, изгоем. Надо мной издевались и насмехались, особенно старался Андрей Ростов – да, тот самый. Но я занимался любимым делом, и скоро мои успехи заметил Костин. Он вызвал меня в тот день, когда я уже готов был бросить все из-за насмешек «друзей». Костин сказал, что ему нравится мое упорство, и он готов оплатить мне нормальную современную форму. Это был лучший день моей жизни.

– Костин оплатил тебе форму? – я удивленно смотрела на него. Мне и в голову не могли прийти, что Мамина связывает с Костиным что-то кроме рабочих отношений.

– Не ты одна должна Костину всем, что имеешь, – Кирилл грустно улыбнулся и потер запястья. – Через пару лет я на хоккее сломал оба запястья сразу – неудачно влетел в борт. Ну как, меня туда впечатали свои же.

– Ростов?

– Ну да. Логичнее было бы его назвать Курагиным, а?

– Ого, не знала, что ты еще и начитанный, – присвистнула я.

– Смотрел сериал производства «КиноЖКа», – ухмыльнулся Кирилл.

– И что было потом, ну, после твоих запястий?

– Восстанавливался почти год. Знаешь, как тяжело, когда ты сам даже в туалет не можешь сходить? Ужас, зачем я тебе это рассказываю? В общем, много чего пришлось нашей семье пережить в тот год, но к хоккею я все равно вернулся. И знаешь что? Я так впечатал Андрюху, этого маминого сынка, в борт на первой же тренировке, что он в хлам разбил лицо. Его холеная нежная мордашка на несколько лет была подпорчена горбинкой на носу и шрамом через пол лица.

– С нашими возможностями медицины?

– Ну, доктор, который его лечил, был другом моей семьи. К тому же, Ростовы не только мне портили жизнь. Да и наш пластический хирург в то время был не так хорош. В общем, с тех пор никто ко мне больше не лез, а я понял, что люди, подобные им, понимают только язык силы, и никакие дипломатические навыки не помогут, когда на твоем пути стоит человек с пониженными моральными принципами и поддержкой стаи подхалимов.

– Жестко ты с ним.

– Поэтому я и сказал, что тебе не подходит работа силовиком, ты очень добрая.

– Это плохо?

– Нет, это даже мило, но не для СУЖК. Здесь мы должны выполнять приказы руководства беспрекословно. Поверь, они далеко не всегда бывают гуманными. Если ты откажешься выполнять что-то, успешной карьеры тебе не видать.

Бывают люди, вызывающие противоречивые эмоции: вот Кирилл, например. Ты считаешь его сухим трудоголиком, чуть ли не презираешь, а потом внезапно узнаешь его с другой стороны: упорным и мужественным человеком. А потом вновь разочаровываешься, узнав о его жестокости, которая идет вразрез с пацифистским миром, в котором ты живешь, где любая жестокость вызывает отчуждение и преследуется. И это смешанное чувство восхищения, разочарования и даже страха интригует тебя и заставляет по-новому взглянуть на мир. С таким человеком хочется общаться, чтобы до конца разгадать загадку, которую он таит в своей душе даже вопреки страху, который ты испытываешь к нему.

Неожиданно я вспомнила лекцию, которую читала нам учитель истории Галина Алексеевна о злодеях XXI века. Она рассказывала, что тогда среди молодежи образовался культ плохих парней: люди стали восхищаться злодеями. Если раньше в литературе и фильмах злодеи представлялись просто как антагонисты, то в XXI веке они получили историю. Внезапно оказалось, что плохие парни не сразу стали плохими – их такими сделали невероятно жестокие условия, в которых они оказались. Зритель начал жалеть злодеев, и оттого потянулся к ним своим сердцем. Внезапно оказалось, что злодеи намного харизматичнее добрых героев. Люди захотели посмотреть не на то, как герои побеждают злодеев, а как злодеи снова становятся на путь добра.

Был ли Кирилл злодеем? Нет, он обычный человек, такой же, как все мы, со своими демонами и ангелами на плечах и прошлым с темными пятнами.

Занятая своими мыслями, я не сразу заметила фигуру, которая, пошатываясь, появилась на той стороне холла. Человек подошел уже совсем близко ко мне, когда я, наконец, поняла, что это отец:

– Папа! – я сорвалась с места так резко, что Кирилл еле удержался на зашатавшейся скамейке. – Все хорошо? Как мама?

– Все хорошо, у нас родился мальчик, здоровенький. Роды были тяжелыми, но все хорошо. Он и мама сейчас восстанавливаются в индивидуальных медицинских модулях. Ты стала старшей сестренкой, малышка.

– О боже, как это прекрасно!

– Так, Саманта, теперь мне нужно выпить, – папа потер красные от усталости глаза. – Аня, будь добра, вызови мне такси до бара, – обратился он к своему идентификатору.

Еще около тридцати минут мы втроем сидели в белоснежном больничном холле, пока ждали такси. А потом также втроем отправились в бар. Кирилл поначалу не хотел идти с нами, но мы настояли. Счастье – это очень интимное чувство, которое люди привыкли скрывать друг от друга, но если кому-то постороннему случилось стать его свидетелем, нужно постараться, чтобы он прочувствовал его сполна.

* * *

Наутро меня разбудил громкий звонок на идент. От неожиданности я вскочила, сорвав одеяло, и почувствовала, как чугунная голова резко перевесила мое тело вбок. Рукой я схватилась за стенку кровати, кое-как стабилизировав свое тело, которым до сих пор управляли неиспарившиеся пары алкоголя. Я сфокусировала взгляд на экране, и секунд пять пыталась понять, кто мне звонит: видеозвонок от Кристины. Как всегда, не вовремя.

– Саманта, привет, дорогая, – бодро пропела Кристина, когда я перевела ее звонок в систему «Умный дом».

Я промычала что-то невразумительное в ответ и зашаркала в гостиную.

– Ужасно выглядишь, подруга. Бурная ночь? – лицо Кристины появилось на кухонном экране.

Я снова что-то промычала, наливая себе воду.

– Ну, судя по полуголому мужчине у тебя на диване, ночь действительно была бурная.

Я медленно повернулась к дивану и увидела голую мускулистую спину мужчины. Это точно не папа.

– Крис, я тебе перезвоню.

– Ну не-ет, – разочарованно протянула она. – Я хочу это видеть!