Жизнь, прожитая не зря

«Джип», набрав скорость, нёсся по городским улицам, неясный шум которых проникал внутрь салона. Николай вслушивался в него той с мучительной тоской, с которой идущий на казнь в последний раз смотрит на окружающий его мир. Его тело мелко подрагивало. Холодный пот промочил даже курку. От ужаса, захватившего теперь всё его существо, он не мог даже пошевелиться. Казалось, каждая клетка его худого долговязого тела налилась свинцом. Грубый мешок свет почти не пропускал, и Николай впал в жуткое, полуобморочное оцепенение.

IV

Султан Садаев поселился во Внезапной ещё 1980-х, купив здесь небольшой дом. Устроился работать в местном колхозе. Улыбчивый, кругленький как пузырь, он быстро освоил беглую русскую речь.

— Э, брат, брат, — скаля кривоватые зубы, говорил он терцам-соседям. — В гости заходи, чай пить будем. Хороший чай есть, индийский. В Грозном достал.

Через пару лет вслед за ним в станицу из маленького горного аула под Шатоем перебралось трое его родных и пятеро двоюродных братьев с семьями. В начале все сгрудились в маленьком домике Султана, к которому пришлось наспех приделывать деревянную пристройку.

Каждое лето они разъезжались шабашить по всему Союзу и всегда возвращались довольные, при деньгах. Вскоре один из братьев осел на Ставрополье, другой на Волге. И приезжали теперь они во Внезапную уже редко, но зато на новеньких, блестящих под солнцем «Волгах». Ставили их в горькой пыли станичной улицы, возле самых ворот султановского дома. Скалились самодовольно, ловя на себе удивлённые и завистливые взгляды соседей.

В конце 80-х, когда в стране иные только начали сколачивать свои первые капиталы, Садаевы занялись торговлей, спекулируя всем подряд: начиная от водки и заканчивая краденым колхозным скотом. И богатели, строились, обживались в новых местах.

С тех пор Султан стал улыбаться реже и на многих станичников поглядывал уже искоса, с неприязнью.

— Работать, зарабатывать не умеют, за колхоз свой держатся. Ленивые все. Бухают только, — презрительно кривил он губы.

Садаевы купили во Внезапной ещё один дом. Вселился туда родной брат Султана Идрис. Продал его одинокий русский дед, местный пьянчуга. Чем с ним тот расплачивался — деньгами или водкой — никто из станичников так и не узнал, ибо старик сразу же исчез из Внезапной.

Султану до смерти надоела его маленькая деревянная халупа. Ведь он был уже давно женат, имел семью и детей. И деньги у него теперь водились, на новеньких «Жигулях» второй год ездил. Вот только покупать больше ничего не хотел. Да и никто из чеченцев почти уже не покупал — так, задаром у русских станичников дома отбирали.

Потому в 1992-м Султан явился на двор своего русского соседа с недавно купленным автоматом в руках и приказал ему до захода солнца убираться вон. Русских тогда гнали уже отовсюду. Запуганные, отупевшие, они затравленно смотрели на наглых горбоносых чеченцев, молча собирали свои жалкие пожитки и уходили прочь.

Сопротивляться пытались немногие. Так, один казак, запершись в доме, отстреливался из охотничьего ружья и положил троих чеченцев. Однако остальные осторожно подползли через огород и подожгли деревянную халупу, плеснув бензином на стены. Та занялся сразу — оранжевое жаркое пламя бесновато забилось, заплясало по двери, по резным деревянным наличникам, по крыше.

Казак, задыхаясь в дыму, перебегал из комнаты в комнату и с громкими матюгами, паля поочерёдно из всех окон, держался до конца, и последний патрон пустил себе в лоб, уперев в него ружейный ствол и нажав на спуск пальцем правой ноги. Озверевшие чеченцы долго глумились над его окровавленным, полуобгоревшим трупом: топтали ногами, таскали на тросе за машиной, плевали и мочились на него.

В отличие от этих, Султан проявил «гуманизм»: он позволил соседу с семьёй уйти живым и даже забрать с собой те из вещей, какие они могли унести на себе. Однако перед этим с двумя братьями и четырьмя племянниками грубо, по-скотски изнасиловал в сарае его семнадцатилетнюю дочь. Она билась, хрипела, надрываясь в исступлённом крике.

— Сука! Русская б….! — рычал волком Идрис и терзал почернелыми пальцами с грязными ногтями её молодое белокожее тело.

Остальные, ожидая своей очереди, ревели и завывали рядом, держа под прицелами автоматов стоящих на коленях посреди двора родителей девушки. Мать завалилась наземь и тихонько скулила, скребя пальцами сухую пыльную землю, а отец лишь тупо смотрел перед собой бессмысленными и невидящими глазами.

Так Султан Садаев сделался хозяином на этом дворе, где жил отныне сам и держал своих первых рабов, которые почти год выбивались из сил, возводя новое жилище хозяина. Старенький дом снесли — на его месте был построен просторный двухэтажный особняк из белого кирпича.

Однако Султану этого показалось мало, и новый дом быстро обрастал пристройками, словно древесный ствол грибами. Рабы надрывались от зари и до темна, роя подвалы и погреба, таская вёдрами песок, мешая цементный раствор, и кладя кирпичи.

Первым из них стал русский парень из соседней станицы, которого, встретив однажды на улице, Султан под дулом автомата привёл к себе на двор и посадил там на цепь. Это он выкопал там глубокий зиндан и обложил его стены кирпичом.

Вскоре к нему прибавились ещё два невольника: кряжистый русский мужик из Грозного — бывший заводской рабочий, и полудикий ногаец-пастух, захваченный где-то в степях на севере, у дагестанской границы. Они выполняли по дому всю грязную работу, таскали воду, месили цемент. Иногда Садаев сдавал их в аренду соседям, которым тоже требовались невольники для своих бесчисленных строек.

Когда началась война, старший сын Султана Асланбек подался в боевики и был убит в Грозном, в январе 1995-го в боях за консервный завод. Второго сына Тимура отец отправил учиться в Россию, и, заплатив большую взятку, пристроил в один из московских вузов. Обнищавшие бедствующие преподаватели оказались падки на деньги, поэтому учёба давалась молодому чеченцу легко — он покупал практически всё и всех. Свободного времени у него было много, и он помогал в делах дальним родственникам, которые давно уже перебрались в столицу и теперь владели несколькими ресторанами и публичными домами.

Сам Султан воевать за Ичкерию не пошёл. И вплоть до вывода российских войск в конце 1996-го года он безвылазно просидел во Внезапной, охраняя своё хозяйство.

Рабов, правда, пришлось отправить к родне в горы. Султан всё же побаивался держать их здесь, в станице, через которую то и дело проходили войсковые колонны. Потом, когда война закончилась, он затребовал рабов назад, однако двоих недосчитался. Ему сказали, что парень ухитрился бежать, и его будто бы спасли от погони десантники, стоявшие на высоте неподалёку от аула. А мужик из Грозного якобы погиб под бомбами во время авианалёта.