Жизнь замечательных людей по дзэну

Отчего же индийские люди с двумя головами?

У индианцев одна голова, потому что они — колония Англии.

— А отчего же у индийцев хоботы слона и ноги тигров? – Митрофанушка черными глазками буравил благородное лицо отца, лицо, принятое при дворе.

— Пытливый ты у меня, Митрофанушка!

Породистый красавчик, как лошадка!

Вольно тебе, Митрофанушка! – граф Антон Евгеньевич услышал нетерпеливый призыв жены и отстранился от сына, как от огня убегают волки: — Пусть будет по-твоему: В Индии люди живут с двумя головами, слоновьими хоботами и лапами тигра вместо ног.

Дзэн!

С тех пор Митрофанушка у учителя географии Карла Оттовича слыл невежей, как арап.

НЕДОМЫСЛИЕ

— Огого! В нашем полку прибыло! – поручик Романов Андрей Никодимович с охотой пожимал руку грациозной княгини Трубецкой Анны Ермоловны. – Что же вы, сударыня, заранее не соблагоизволили прислать курьера с длинными ногами и в полосатых потешных панталонах, как макароны?

Мы бы подготовили для вас торжественную встречу с барабанами, горнистами и выездкой не хуже приема в честь Нигерийского посла.

Во фрунт!

Наааалево!

Направо!

Примкнуть штыки! – поручик Андрей Никодимович гаркнул так, что графиня Анна Ермолаевна сначала подпрыгнула, побелела, позеленела, а затем чуть в обморок не упала на сено-солому с конским навозом.

— Полноте, Андрей Никодимович! Что вы бравируете и кричите, как на Северном Полюсе?

Я же рядом, и прекрасно вас слышу, как в будуаре с граммофоном.

Нет ли в вашем полку изысканных искусств, статуэток, картин старинных мастеров, где Амуры и Венеры?

— Ах, графиня! К чему Амуры и Венеры, когда лошади подкованы и вычищены – блеск и красота, словно каждой кобыле губы подвели помадой.

Выправка, стать, хвосты – моё почтеньице!

— Всё, решительно всё сказали? – графиня Анна Ермолаевна надула губки, в её очах решительность и сталь холодного оружия. – Вы же – образованнейший офицер, музыкант, поэт, художник, артист, философ, а ведете себя, будто примерили роль ярмарочного солдафона.

Ведите меня в ресторан, поручик, по крайней мере, в приличном заведении не будете громыхать голосом и таращить глаза, как кухарка на черта в печке.

— Извольте, милейшая сударыня, Анна Ермолаевна.

Вот сюда, мимо отхожих мест, в солдатскую столовую с хлебом, солью и кашей перловой – шрапнелью.

От каши живот пучит, но веселость в организме разливается необыкновенная, будто водки ведро выпил.

В ответ графиня Анна Ермолаевна уже с участием посмотрела на поручика Романова – так взирает сестра милосердия на смертельно больного чахоточника.

Графиня молча дошла до своей кареты и отбыла восвояси к величайшему удивлению господ офицеров, словно они оскорбили женщину бездействием.

— Что это она, милостивые государи, взбрыкнула, как кобылица необъезженная? – поручик Романов в недоумении подкручивал ус и звенел медалями, как ломовая лошадь колокольцами. – Приехала на случку, но уехала непокрытая, как одинокая баба в Покров.

— Может быть, по недомыслию, мы оскорбили барышню предложением откушать каши? – корнет Оболенский Николай Ефимович высказал робкое предположение и вскочил на кобылу. – Утонченные барыни устриц вкушают за обедом, а запивают шампанским с ананасами.

— По недомыслию? Чем же каша хуже устриц, и к тому же, от каши пучит меньше, чем от устриц с шампанским – по себе знаю, едал-с, в Париже-с! – полковник Абрамцев Степан Ильич подмигнул удрученному поручику Андрею Никодимовичу Романову. – Если и есть недомыслие, то в хорошенькой головке Анны Ермолаевны! Дзэн!

ПРОТИВНОЕ

Граф Петровский Игнат Александрович отправлялся с семейством на воды в Баден-Баден из Санкт-Петербурга, словно в столице вода закончилась.

По выезду из города у кареты отлетело колесо, покатило и ухнуло в овраг, где гуси и пьяные мастеровые.

Граф Игнат Александрович укорял кучера в недомыслии, непредусмотрительности, а кучер Иван только моргал, разводил руки в стороны, словно баб ловил в бане, и отвечал, что и слов ефтих не знает.

В величайшей досаде граф пошел прогуляться, пока мужики колесо поставят на место и отладят ход кареты, чтобы – всенепременно мягкий, без геморроев.

Неподалеку шумела ярмарка с балаганами, Петрушками, циркачами, кренделями, медовыми пряниками, медведями на цепях и сахарными петушками на палочках.

Маленький граф Петровский Алешенька Игнатович тянул папеньку за рукав камзола, топал ножками в розовых с белыми бантиками ботиночках:

— Ах, папенька! Прошу вас! Что за диво там творится!

Пойдемте скорее, ибо я желаю развлечений и увеселений!

— Милый друг, Алешенька, – граф Петровский Игнат Александрович с недовольством посмотрел на сына – так печник сурово оглядывает непрошенного в гости члена Государственной Думы. – Мы принадлежим высшему свету, а здесь резвится свет низший, с низменными потехами, противными балаганами, ужасными мужиками и мерзкими бабами в платках, похожих на дерюгу.

Не умоляй меня, Алешенька, а то оставлю без должного вечернего чтения латинской книжицы о приключениях Короля Артура.

— Не желаю короля Артура, желаю противного! – Алешенька закатил глазки, открыл ротик с алыми губками, подготовил великосветскую истерику с надрывом – так воет волк над убитой овцой.

— Фуй! Дурно-с, граф! Противно! — Игнат Александрович потащил сына к карете – мужики уже подгоняли колесо, пыхтели противно, воняли дегтем и столовым хлебным белым вином.

— Папенька, вы молвили, что бабы дурные на ярмарке, в платках-дерюгах, а глядите, баба идет без платка и не столь дурная, даже на мой детский притязательный вкус.

Вовсе не противная!

Она не замерзнет, бедненькая, в короткой юбочке, почти голая, как маменька разгуливает по Усадьбе с князем Мышкиным, когда вы в отъезде в Государственной Думе?

— Баба без платка? Поучительно! – граф Игнат Александрович заинтересовался, нарочно не обратил внимания на упоминание о жене, которая показывает себя голой влиятельному князю Мышкину (графиня после слов Алешеньки с дочерями весьма резво удалилась в ближайшую рощицу). Игнат Александрович посмотрел в театральный бинокль (оправа – золото и слоновая кость). – Гм! Весьма и весьма недурственно-с!