Жизнь, Живи!

И будто я сижу в темноте возле её кровати, будто слушаю её, опять и опять, безнадёжные, что-то понявшие, вздохи…

Думать не думала, что уж тут думать, – а что ей грезилось? – Какие наволочки, какие фантики, какие облака, какие стрекозы?..

Ведь она к утру тогда станет, если встанет, совсем другим человеком!

А пока вот, впотьмах, стонет, поёт, скулит…

Слёзы у меня?.. Значит, не остановлюсь.

…Один я когда дома – иногда приговариваю вполголоса:

–– Сейчас будем с тобой чай заваривать.

–– "Образ".

Да, вижу… Всецело ощущаю.

Зыбкое – но рядом. Всегда рядом, но – зыбкое…

И даже странно: почему не горюю?..

Я счастлив… Я – счастлив… Не могу, впрочем, так выразиться и повторять.

Ибо пишу и пишу опять новое.

Отдаю и отдаю.

Что я счастлив, это само собою разумеется.

Комната моя, в "коридорке", всех очаровывает. Центр города областного (и начало века двадцать первого) – а барак кирпичный двухэтажный с обитыми стенами и под дырявым шифером; и по соседству с такими же ещё и деревянными. Комната огромная, высоченная, угловая, с двумя большущими окнами, на две стороны, во двор на тенистые липы – а туалет в противоположном, за сколько-то много шагов, в другом конце коридора. По одной стене книги до потолка, иконы, стол с тумбой и ящиками – а за стеной этой (дощатой, проверено, и оштукатуренной) вой кранов и стиральных машин. На столе широком – бумага чистая белая, авторучка на ней ожидающая, лампа, их осеняющая… А за дверью гулкие крики и матерные шаги… В противоположном же углу всего этого пространства – чёрные промёрзшие обои…

Пришедший пишущий – сразу, вижу, взирает на мой письменный стол: истинно со страхом.

При гостях я ощущаю себя слегка смущённым назидателем.

Невольно понимаю:

–– Я сам эту комнату очаровал!

Едва въехав, сколько-то этому лет, провёл через стену воду, установил раковину… купил электроплитку, так и не узнав никогда, которая же «комфорка» на общей кухне, по середине коридора, "моя"… обил толстым войлоком дверь изнутри…

Непишущие – сразу, слежу, вертят головой: а где же телевизор?.. И уже пять раз, считал, предлагал мне то один, то другой взять у него лишний "ящик". Сейчас, мол, и привезу. – Привезешь, дескать, – выброшу в окно!

Я, принуждая себя, иной раз должен высказываться:

–– Я сам себе телевизор!

То же ответил и Даше.

В начале нашей любви она заменяла часто слова смехом… который всегда содержательнее. (К счастью?.. К сожалению?..)

Лишь иногда как бы проговаривалась:

–– Как хорошо ты сказал!

Со временем осмелилась посоветовать… конечно же – купить новый диван.

Однажды я – при ней! – сказал то своё, моё, негромкое:

–– Сейчас будем с тобой кофе заваривать.

Она оглянулась на меня, как… на незнакомца.

Я, подхватив роль, подошёл к ней…

Никого в комнате – как и всегда, когда она приходит, – не было.

Поверила.

…Танец – это признание.

Что человек вообще более всего от себя и друг от друга ждёт и чего боле всего боится? – А признания.

Как-то она, танцуя, взяла мои ботинки… пальчиками… И успела к форточке раньше меня!.. Хорошо, была зима и снег: даже ночью ботинки – чёрные… Я со второго этажа по коридорам-лестницам на улицу бегал босой – телодвижения эти мои были тоже, собственно, некий танец!

Икону – от чуткой искренности – она подарила мне. Притом: иллюстрацию, с большого календаря настенного, наклеила на лист деревоплиты, в церкви осветила – всё сама.

И – намолённая (самая ценная) эта икона наверняка: всё моё время, которое – Время, я перед нею.

Утром, если очень рано, окликнет мягко:

–– Ты что там делаешь?

Я, голый и с авторучкой, отзываюсь корректно:

–– Я сейчас тебе расскажу подробно.

Она смеётся по-ночному.

Мне – всегда как мне.

Ей же комфорт такой бывает непривычен.

Уютно-темно и уютно-тепло – а за стенкой: магнитофон, крики, деревянный топот!..

–– Там дерутся!

–– Нет, пляшут.

–– На нас книги с полок не упадут?

–– Скоро они устанут.

Она долго смеялась.

Спать расхотелось…

Однажды, не так давно, взялась и всерьёз заботиться обо мне. Словно бы радуясь – находя, за что меня можно пристыдить.

За моё жильё.

И – слово за слово.

–– У меня всё есть!

Родители… Сёстры… Друзья… Ты!..

Но она об этом – раз за разом.

(Родители мои – те, из деревни, в этой комнате даже ни разу не бывали… Как ни странно… Разве странно?.. Сёстры если – не засиживаются… Не стыдятся же!..)

И друзья: тоже заводились на жилищную тему.

А главное… И единственное.

Как я пойду… просить?!..

Чего?.. У кого?.. Чего?!.. У кого?!..

Тем более – когда теперь на меня надвигается целый новый океан.

–– Отдавание!

И вместо записной книжки теперь у меня всегда со мной тетрадь.

После визита чьего-то я зачастую не могу уняться.

Инородные тени, оставшись, настырно ждут, чтоб я их вытурил!..

Я встаю против чёрного угла, куда на тумбочку пустую обычно кивают гости… Говорю – пусть соседи думают на радио…

–– Телевизоры все, даже самые продвинутые, имеют один и тот же дефект. Технический. И не только. Дядю какого-то на экране я вижу, а он меня с экрана – нет!.. Но ведь это ошибка! В устройстве телевизоров. И вообще – всего и всяческого социума и прогресса! Ибо ошибочно предполагается, что именно я должен смотреть на какого бы то ни было, а не он на меня.

–– На самом же деле, мир – ежели он, как говорят, и правда единый – устроен как раз наоборот. Пусть этот дядя и другие все смотрят на меня и слушают меня!..

–– Если я ещё захочу!..

–– Мир людей… состоит из множества самодостаточных миров… просто люди от них отказались… не ценя самоуважение…

–– Ошибочно, таким образом, изначально предполагается, что меня – меня! – вообще не нужно спрашивать, судя по данному устройству телевизора, кому из нас надлежит быть на экране, а кому – перед экраном!..

–– Ошибочно, в конце концов, считается, что в природе есть такие особи, которые, в отличие от большинства внешне им подобных, имеют исключительное некое право. Право решать. О другом. И за другого.

–– Но я никому такого права не давал!

–– А все ошибочно полагают, что я с чьим бы то ни было решением согласен!

–– Дело в том. И только в том. Что я-то лично – я-то лично вообще не имею потребности… ни малейшей потребности… кого бы то ни было лицезреть, да ещё и с почтением, на экране… и внимать ему… или чтобы меня кто бы то ни было видел… Ни малейшей, тем более, потребности отродясь не имею решать. Вообще решать. Хоть – что-то. Тем более – о ком-то! Тем более – за него самого!..