Жизнь, Живи!

Я – наверняка разумное существо, раз смотрю на это и вижу это.

Яркая нитка, уже ленточка, уже овальная… ярко-оранжевая… ярко-алая… всё растет вверх – быстро, зримо…

Неужели не впервые на белом свете такая красота?!..

Неужели – не в последний раз?!..

Шар уже целый, недоступно-яркий, родился сам по себе.

Он всплыл, кажется, из той далёкой темноты, и на мгновение грезится, что стоит лишь переплыть реку, добежать до того леса – и увидишь тот шар вблизи!..

Это и есть то самое Солнце? – На которое за всю жизнь не зажмурившись даже не глянуть…

И как оно зримо-быстро подымается вверх! Неужели ему, чтобы проплыть по голубому небу, потребуется целый летний день?!..

Но – отвожу глаза.

И грустно если немного – так разве только от скучной мысли: что в городе в этом в обширном нету более разумных существ – иначе бы они стояли сейчас по всем площадям и смотрели бы на сей Шар…

Любимая женщина – это моя одежда и моё тело в моей одежде, это мой дом и мой уют в моём доме. Это так – даже когда я просто хоть вижу её на улице издалека.

Между тем – забота постоянная становится всё навязчивее.

Утром у неё под душем:

–– Надо начать этот роман с полового акта!

–– "С описания, с описания".

Роман мой новый был словно уже написан, просто был – где-то… был написанный, но – не записанный…

Обычно у меня на листке в книжке два-три слова всего, но вот я сел за стол, коснулся авторучкой чистой бумаги – и ни весть откуда!..

–– Теперь-то весть.

–– "Жди".

Стопа набросков лежит существенно и призывно – пугая меня будущей радостью.

Однако…

Бумага бумагой, но – всё что-то не так.

Новая идея – неиспытанные и неумелые страсти.

Но сейчас – откровенно не стыдливые. Ведь идея моя – разумеется! – откровение для мира вообще.

И, знаю по себе, надо лишь сесть безоглядно.

Однако…

–– Что же ты не пишешь, Павел?..

Формула жизни – Отдавание: число некое, на которое весь Мир и всё в Мире делится строго и без остатка.

Прежде всего:

–– Человек на этом свете – побывать!

То есть: поведение всё его, поступки все объясняются, в конечном итоге, тем, что он, человек, дух его, в этом мире, на этом свете, в этой жизни, а именно – в видимой жизни, и конкретно – в этом теле, – побывать.

Буквально: где-то был, где-то будет.

Но понимает он это не осознанно, а – исподволь.

Пешеход ли идет любой, старик ли на лавочке во дворе сидит – смотрят они так, словно перебывают тягучее время в тундре или в пустыни и не видывали себе подобных, по крайней мере, год; пассажир ли входит в троллейбус – прочие все разом взирают на него, будто это им новый сокамерник или пациент.

Где-то был, где-то будет…

Ведь это же так!..

А здесь сейчас, теперь, пока – временно.

А временно и есть временно!

Как в гостях, как в поездке, как в отлучке; то есть где-то – вне!..

И так относятся в целом к факту своей жизни.

При объяснении поведения человека в первую очередь из этого и надо бы исходить.

В гостях и есть в гостях. – Не абсолютно серьёзно.

А разве не так?!..

–– Из этого надо исходить!

Странно… и даже как-то жутко, что об этом никогда никто… не писал…

А я?.. Уже, уже…

Итак. Я – всегда был

Просто с известного времени, "родившись" (в кавычках – так как родилось-то всего лишь тело), я гляжу на мир глазами существа, человека, которого, казалось бы, я вижу в зеркале.

И не важно: на этом свете я или на том.

В видимом мире или в невидимом.

Я же не жалею, что я – бываю во сне.

(Разве что, впрочем, жалею иногда, что – именно в этом сне!..)

Самое лютое и, одновременно, самое скрытное желание человека в этой жизни – замереть вдруг на месте и, сжав кулаки, заорать:

–– Да что же это такое!..

Я же помню тот миг в колыбели.

Словно бы я пробудился – в тот Миг – от думанья…

Не знающий – от людей – ни единого слова:

–– Куда же я попал?!..

Интонацию даже этого вопроса помню.

И ощущение возраста было: определённо, я взрослый… Или как выразиться? – Возраст – меня.

А теперь вспоминаю – впечатление явного биографического факта.

И – вещество тоски…

Что было со мною до этого реального факта?.. Что будет когда-нибудь после известного реального?..

Жизнь моя – которая – телесная! – воспринимается мною теперь не ландшафтом, а – тропинкой.

Ведь я тут, в видимом мире, всего-навсего – побывать…

И почему раньше у меня не было потребности об этом… да, написать?..

Итак, тот Миг – первый. А второй, третий?.. Я словно попал в кучу ярких, пестрых кружащихся серпантин.

Словно мне была сделана инъекция – для забвения себя, меня.

Мыли, кормили, окрикивали, шлепали…

–– Но никто в начале моей жизни не сказал мне о жизни самого главного!

Ни всё человечество даже.

Значит – все с инъекцией?..

Я жил – будто забыв название улицы, которая моя, будто среди улиц, которые – не мои.

Но исподволь-то я помнил!..

И – непрерывно, постоянно.

…Ребёнком, ещё едва встав на ноги, я, словно опять осознав себя, меня, понёс по жизни первую и первейшую обиду – Обиду… которую с годами и событиями нарастил и перепроверил… и теперь могу выразить одним словом:

–– Почему они решают за других?

Мыть не мыть, кормить не кормить, бить не бить, врать не врать… кого кормить?.. кого бить?..

–– Почему один решил, что он имеет право решать за другого?

И с детства – задумчивость во мне.

И – толчки со стороны.

Я уже с детства и по сию пору, чуть глянув случайному ребёнку в глаза, в первое же мгновение читаю в них совершенно ясное, точное и определенное вопрошение:

–– А ты… не тот, кто решает за других?..

Неужто на целой Планете не было и нету ни единого взрослого, понявшего детский взгляд?..

Ребёнок – он и не может без капризов, они у него есть выражение того недоумения и отчаянья: личность, ощутимо самостоятельная, – и вынужден, беспомощный, подчиняться.