Жизнеописание Петра Степановича К.

Средний сын Петра Степановича уехал в свой Краматорск, а Петр Степанович… Не хотелось нам раньше времени раскрывать дальнейшие планы Петра Степановича, но чувствуем, что без этого страдает полнота его жизнеописания, и вынуждены поэтому хоть в какой-то степени приоткрыть завесу таинственности.

Дело в том, что Петр Степанович давно уже работал над большой рукописью натурфилософского плана. Уроки жизни не прошли даром, научили Петра Степановича большей скромности. Он со снисходительной улыбкой вспоминал название своего первого, правда, не состоявшегося сочинения: «В омуте жизненной лжи». «Гипотетические заметки дилетанта» – вот как скромно назывался его теперешний труд, да еще в скобках было приписано, тоже, наверно, для скромности: «Черновик». И слава, о которой он когда-то мечтал, была теперь для него звук пустой, Петр Степанович очень уместно подчеркивал это, цитируя, как ему казалось, правда, ошибочно, поэта Батюшкова:

Философом ленивым,От шума вдалеке,Живу я в городке,Безвестностью счастливом. [16]

Но смирение паче гордости. Петр Степанович был не из робких, и, начиная, понятное дело, с вопроса о смысле жизни, он и великих ставил на место, если требовалось. К тому же уроки жизни каким-то образом вооружили Петра Степановича знанием диалектического материализма, которого ему так недоставало в молодости. Так что теперь он чувствовал себя на коне.

16

Нам кажется, что это – стихи Пушкина, хотя, конечно, и мы можем ошибаться.

Жил на свете писатель Леонид Николаевич Андреев, – записывал Петр Степанович. – Он пил водку запоем и в 1919 году умер от разрыва сердца. Так этот писатель о цели жизни говорил так: «Смысл, смысл жизни, где он? Бога я не приму, пока не одурею. Человек? Конечно, и красиво, и гордо, и внушительно, – но конец где? Стремление ради стремления – так это верхом можно поездить для верховой езды, а искать, страдать для искания и страдания, без надежды на ответ – ложь. Остается бунтовать – пока бунтуется, да пить чай с абрикосовым вареньем».

Леонид Андреев в свое время был в большом почете, но видите, как он пессимистично смотрел на жизнь. А с точки зрения диалектического материализма, на смысли цель жизни можно смотреть так: для природы безразлично – живете вы или не живете, страдаете вы или веселитесь, но для самих людей это не безразлично. Блохи, куры, кошки, лошади и не подозревают, что они родились, что они умрут, но в человеке сознание получило такое развитие, что он может философствовать, задумываться и даже сам себе задавать вопрос: «А зачем я живу?»

Лети, отроки и даже юноши совсем не задумываются или мало задумываются над вопросами цели и смысла жизни, мысли об этом чаще приходят уже в стариковском возрасте. Некоторые пенсионеры, оформившись на пенсию, говорят: «В собесе записали в очередь на тот свет». В стариковском возрасте люди часто остаются в одиночестве: дети устроились и разъехались по работам. Это еще ничего, если живы старик и старуха, но в таком возрасте очень часто он или она остаются без своей пары, и тогда чаще всего приходят мысли о конце жизни. Здесь уже нужно к этому вопросу относиться старикам по-философски. Смерть – неизбежный факт для каждого из нас, и приходится (где же заденешься!) быть «философом ленивым», чтобы хоть немного «уравновесить» свои горькие мысли. Раз ты родился, так не вешаться же из-за того, что рано или поздно умрешь!

Лев Толстой мыслил метафизически и «домыслился» до такой наивности. «Доказательство бессмертия души есть существование. Все умирают, скажут мне. Нет, все изменяется, эти изменения мы называем смертью, но ничего не исчезает. Сущность всякого существа – материя – остается. Проведем параллель с душою. Сущность души есть самосознание. Душа может измениться со смертью, но самосознание, т. е. душа, не умрет». Удивляешься, что Толстой так примитивно и наивно «философствовал».

Душа – это мерка, выработанная религиями в целях «измерения» и определения качеств человеческих поступков. Умирает человек – прекращаются и все его взаимоотношения с людьми, с которыми он, будучи живым, находился в тесных деловых связях в целях обоюдных выгод. Если принять во внимание, что каждый человек – не только в своем облике, ной в поведении, в поступках – имеет «свой почерк», то возникает необходимость сравнивать взаимоотношения людей друг с другом, и естественно, что появилась в народе мерка, которую назвали душой: добрая душа, человек без души, черствая душа, мелкая душонка и т. п.

Религии, пользуясь наивностью людей, постепенно человека и его существо «раздвоили»: тело само собою, а душа – сама собою. Если человек умирает, то душа будто бы покидает тело, куда-то там возносится и предстает перед богом (или перед богами), чтобы ответить за поведение и поступки тела, в котором душа пребывала в качестве не то коменданта, не то полновластного хозяина. Да никуда она не улетает, ни перед кем отчитываться не будет, ибо нечему там было улетать! Душа беспредметна, нематериальна, умер человек – умерло его поведение, умерла мораль, т. е. его душа.

В грамматике есть слова, относящиеся к именам существительным, которые, собственно говоря, являются прилагательными, так как они определяют, скорее, качество, нежели существо: душа, талант, красота, неприязнь, строгость, ум, пошлость… Если вы умерли, то лопата, лошадь, стол, очки, которые вам принадлежали, остаются, чем и были. А душа, талант, красота, пошлость – уходят вместе с вами, так как, хотя они и называются именами существительными, но они – имена символические. А в общем, не стоит забираться в дебри филологии, а то еще и не выпутаешься.

Извините, что мы так долго цитировали, но мысли же интереснейшие!

XVIII

Петр Степанович не зря много размышлял в своем трактате о смысле жизни – и глубоко размышлял, правильно размышлял, в диалектическом ключе, а не в метафизическом, как Лев Толстой. Поэтому он пришел и к правильным выводам. Как истинный натурфилософ он понимал: чтобы ответить на вопрос о цели жизни, надо все-таки иметь, как он писал, если не понятие, то хотя бы представление о жизни вообще. Правда, сейчас, – не скрывал Петр Степанович, – в высших учебных заведениях и в техникумах проходят диалектический материализм, так что можно о нем иметь представления довольно солидные. Но чтобы получить понятие о жизни флоры и фауны (мы снова цитируем), – то здесь уже нельзя ограничиться только диалектическим материализмом, а надо окунуться в физико-химические науки, сдобренные анатомиями, физиологиями и другими биологическими дисциплинами. Ведь только тогда можно говорить о Цели Жизни Человека, когда вы будете понимать существо жизни, то есть изучите материю, из которой возникли живые существа флоры и фауны.

Не иначе, как изучение флоры и фауны заставило Петра Степановича в корне пересмотреть свое прежнее миросозерцание, с каковым мы имели счастливую возможность ознакомиться в первой части нашего повествования, и связать смысл жизни с достижением «я» человеческого сознания, мышления, памяти и воли в расцвете прогрессивного развития. Флора и фауна подсказали и наилучшие политические формы, приближающие нас к желанному «апогею», хотя воспользоваться ими мы, пожалуй что, еще не вполне готовы. Получили развитие и его мысли о Всемирном правительстве.