Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

Альберт де Вилльер молчал… Вдруг внезапно вскочив, он бросился к двери.

– Куда ты? крикнула ему Нинона.

Он не отвечал и был уже далеко. Нинона видела из окна, как он пробежал через рощу, находившуюся в конце сада. Она сначала подумала, что он отправился поплакать… Но эта мысль сменилась другой ужасной, жестокой мыслью!.. Нинона в свою очередь бросилась вон из дома и через несколько секунд была уже в роще.

Какое зрелище для матери! Сын плавал в крови, пронзенный собственной своей шпагой!..

– Альберт! Альберт!.. И как безумная она склонилась к нему.

Он открыл глаза, взглянул на нее…

– Я люблю тебя!.. и отдал душу Богу.

* * *

Нинона искренно плакала о своем сыне.

Совершенно справедливо, что после смерти Альберта де Вилльера она вела не такую рассеянную жизнь. Она разбавила вино водой… Но во всяком случае она не приговорила себя, пить глотками воду. Кто пил, будет пить. И Нинона пила до восьмидесяти лет.

Последним ее любовником, быль аббат Гедуан. Ему было восемьдесят девять лет, когда в 1691 году он представился Ниноне, и объяснился в своей страсти.

Это было в половине апреля, когда влюбленный умолял Нинону.

– Аббат, отвечала она ему, – мы поговорим об этом пятнадцатого мая.

– К чему эта отсрочка, милый друг?..

– Я вам скажу тогда.

В назначенное время старая куртизанка, верная своему слову, сделала счастливым своего старого обожателя, и объяснила ему почему отсрочено это счастье на тридцать дней.

– Мой милый аббат, сказала она, – мое сердце страдало не меньше вашего от такого долгого ожидания, но моя решительность была остатком гордости; я хотела по редкости случая дождаться восьмидесяти лет, и они исполнились только вчера.

Нинона жила со своим последним любовником ровно год и разошлась, по ее словам, потому, что он был очень ревнив.

Нинона де Ланкло умерла 17 октября 1706 года девяноста лет от роду, в своем доме в улице Турнель. Аббат де Шатонэф написал ей следующую эпитафию:

«Смерть разрушает все безжалостной рукою.И ты, блиставшая полвека красотою,Ушла от нас в подземный дом,Покрытая и славой и стыдом.Раба изменчивых желаний,Ты вечно жаждала лобзаний;Умна, верна друзьям твоим,Нежна и ветрена с любовником своим,Хранила в сердце ты и мудрость и игривость,И страсть любовную, и строгую стыдливость.И обладала ты без грани и без мерыУмом возвышенным и красотой Венеры!..»

Царице куртизанок приписывают эти слова:

«Быть может, и там любят.»

Но мы сомневаемся, чтобы Нинона это сказала; мы сомневаемся потому, что до несколько дней до смерти, разговаривая со своими друзьями, она прошептала:

«Если бы мне теперь предложили подобную жизнь, я повесилась бы.»

* * *

Филона

Филлона. С картины Лиона Фрасуа Камерре.

Каждая эпоха имеет своих знаменитостей: куртизанке самого низкого разряда довелось быть звездой времени Регентства.

Жизнь Филоны очень любопытна.

Отец ее Оноре Филон был сыном одного Парижского шляпника; он жил вместе с сестрой, пользуясь тем немногим, что успел скопить, не мечтая о большом состоянии, он вел регулярную жизнь и был очень религиозен.

Он часто ходил к обедне в собор Парижской Богоматери и никогда не проходил без того, чтобы не подать бедному человечку в одежде из серой саржи и в таком же плаще, постоянно предлагавшему входившим и выходившим из собора святую воду.

Однажды Оноре Филон подал старичку двойную дачу, сказав ему: «Друг мой, у меня есть процесс, помолитесь Богу, чтобы он просветил судей относительно моего права, потому что если я проиграю, – я буду разорен.» – И отправился слушать обедню.

Через час, когда он выходил старичок остановил его и сказал:

– Я давно уже живу милостыней, которую вы и другие господа мне даете; я должен быть благодарен. Вы просили меня помолиться Богу за ваш процесс; молитва полезна, но деньги также имеют большую силу; если вам есть надобность, я могу предложить вам такую сумму, какую вам будет угодно; вы будете иметь дело только со мной; принесите вексель и не беспокойтесь.

Оноре Филон не колебался; кошелек его был почти совсем пуст, а его обладатель обращался с ним, как будто он был полон. Решившись взять двести экю, он написал вексель и принес его старичку в собор Богородицы; последней сказал ему:

– Хорошо, послушайте обедню, а когда она кончится, я вам дам, что обещано.

Старичок сдержал свое слово; а судившийся на опыте узнал, что деньги – великое дело, ибо выиграл свой процесс. И как только кончился этот процесс, он первым долгом отправился в собор Богоматери, отдать старичку двести экю с прибавкою двух луидоров.

Но старичок отказался.

– Я ничего не возьму от вас, – сказал он. – Я сделал вам одолжение не из интереса. Но послушайте, я знаю, что вы холост и я предполагал дать вам жену. Вы, я полагаю, без отвращения можете принять из моих рук ту, которую я вам предлагаю: она молода и благоразумна, и если пятнадцати тысяч экю для вас довольно, я буду очень рад доставить их вам.

Совершенно изумленный этим новым предложением, Оноре молчал.

– Ну как же? – с улыбкой спросил старикашка. – Вы отказываетесь от девушки с пятнадцатью тысячами экю.

– Нет, – отвечал Филон, – но ведь нужно взглянуть на нее.

– Еще бы! После обедни я вас сведу к ней в дом, и будьте наперед уверены, что и она и ее отец хорошо вас примут.

По окончании обедни Оноре Филон подошел к старику, который проводил его маленькими улицами, прилегавшими к Сен-Дени-де-ла-Шартр, в дом довольно приличной наружности. Они вошли в комнату, конечно, меблированную очень просто, но до того чистенькую, что можно было глядеться в ее паркет. Старик постучал в дверь, находившуюся в глубине комнаты, и на этот зов тотчас же явилась молодая девушка, которую Филон нашел сразу прелестной.

– Милостивый государь, – сказал старик, – вот та, о которой я говорил вам, девица Мария Шаню. Я ее отец, а вот деньги, который я обещал вам, продолжал он, открывая ящик. – В конце концов я должен предупредить вас, что даю вам девушку не знающую ничего о свете; мать и – я, – мы воспитывали ее в страхе Божием, вдалеке от шума. Она, однако, не глупа, но у нее ум совершенно юный, который вы можете повернуть в любую сторону. Что касается до меня, то тотчас после вашей свадьбы я удалюсь в деревню, где буду жить на те крохи, который оставляю себе, и вы обо мне и не услышите.