Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

– Ваш племянник прелестен, маркиз, сказала Нинона. – Вы будете от времени до времени приводить его ко мне.

Жерсей поклонился.

– Ваше желание, сказал он, – для меня приказание. Действительно, через несколько дней Альберт де Вилльер явился в Турнель…

Кто мог предвидеть, что посещения этого ребенка будут иметь такие гибельные последствия… Никто. Маркиз де Жерсей находил совершенно естественным, что Нинона интересовалась своим сыном, также естественным, что его сын был счастлив, посещая дом самой любезной и умной женщины в Париже. А между тем, кого можно было обвинить в этом случае? Нинону.

Ниноне было в это время пятьдесят шесть лет? но по ее лицу, по талии, по голосу ей казалось не больше двадцати пяти.

Короче Альберт де Вилльер полюбил Нинону, он как Эдип полюбил свою мать… Нинона была слишком сведуща в подобных обстоятельствах, чтобы не догадаться, что молодой человек питает к ней боле нежное чувство, чем дружбу.

И если бы она была благоразумна, то при малейшем подозрении поспешила бы потушить эту преступную страсть в зародыше, прервав всякие сношения со своим сыном.

Но Нинона никогда не была благоразумной. Мы не скажем, чтобы ей нравилась эта страсть, но она ее забавляла. Это была ошибка, важная ошибка!.. Когда она перестала улыбаться, было поздно. Даже употребив огонь и железо нельзя уже было излечить рану.

В один майский вечер, после обеда со своими друзьями и сыном, Нинона, почувствовав себя не расположенной, просила своих собеседников извинить ее, что она удаляется. Обеспокоенный Альберт, предложил сбегать за доктором.

– Бесполезно мой друг, – сказала Нинона, – болезнь моя вовсе не опасна; это простая мигрень; несколько часов покоя – вот все, что мне нужно.

Обе приятельницы и Альберт удалились. Нинона с помощью своей горничной легла в постель. Прошло около получаса; она начинала засыпать, когда ей послышался шум в спальне. Думая, что обманулась, она оставалась недвижной и безмолвной; шум возобновился… она испугалась; похолодевшей рукой она открыла занавес. Перед ее постелью стояла тень.

– Боже мой! пробормотала она.

– Не бойтесь ничего, произнес умоляющий голос. – Это я, Альберт!

– Вы?.. но как?.. каким образом, зачем вы здесь!..

– Я вышел с г-жами де Кастельно и де Ла Сюр. Сказав что забыл у вас книгу, я оставил их и вернулся; дверь дома была отворена, лакеи были заняты, я вошел так, что меня никто не заметил… и прошел сюда. Вы страдаете… Разве я достоин порицания за то, что не имел мужества удалиться?

– Да, вас стоит побранить за то, что вы меня испугали… Но наконец, что вы делали, что вы были намерены делать?..

– Я думал, что вы спите и хотел подслушать ваш сон.

– Ну, если вы думали, что я сплю, тем более причин, чтобы не оставаться в моей комнате.

– О! мне было так хорошо одному!.. одному с вами… я провел бы так целую ночь, если бы вы меня не услыхали.

– Право? Вы сегодня не много сошли с ума, Альберт, и если вы хотите, чтобы я простила вас, вы сейчас же уйдете.

– Я ухожу, но вы, в знак прощения дадите поцеловать вашу руку.

– Хорошо. Возьмите – и ступайте.

Альберт держал руку Ниноны, но не уходил. Он покрывал эту руку пламенными поцелуями. Нинона вздрогнула…

– Довольно! сказала она. – Вы злоупотребляете моей добротой.

– Нинона!

– Ни слова; уходите!

– Но какое зло произойдет из того, если я останусь около вас, ведь вы больны…

– Повторяю, вы сошли с ума!..

– Ну, я сумасшедший, если любить вас – сумашествие. А я люблю вас. О! я люблю всеми силами души!..

– Г-н Альберт де Вилльер, я слишком стара, а вы слишком молоды, чтобы меня любить.

– Слишком стары! Вы!.. Полноте!.. Вы, которой завидуют самые молодые и прелестные женщины, – вы стары!..

– Мосье Альберт де Вилльер, в последний раз я приказываю вам уйти. Слышите ли, я приказываю. Повинуйтесь, если не хотите, чтобы дружба моя к вам превратилась в ненависть.

– Ненависть!..

– Да в непримиримую ненависть… и знайте, в заслуженную вами…

При гневных словах Ниноны, молодой человек отскочил в ужасе.

– Я ухожу… ухожу!.. вскричал он. – прощайте!.. И он удалился.

– О! прошептала Нинона, вставая дрожащая, чтобы запереть свою дверь. – Пора привести все в порядок. Завтра я увижу Жерсея, он мне посоветует, он поможет мне навести этого ребенка на ум.

– Есть для этого одно только средство, сказал Жерсей, – открыть ему, кто вы.

– Я ему скажу.

В тот же день она написала Альберту де Вилльер, что ей необходимо его видеть и говорить с ним, и что она будет его ждать от семи до восьми часов вечера в своем домике.

Молодой человек поспешил на свидание. Он нашел ее одетой в мрачное платье, соответствовавшее торжественности обстоятельства.

– Я пригласила вас, сказала она ему, – чтобы объясниться об очень важных вещах.

Он попробовал улыбнуться, но против его воли, голос Ниноны привел его в смущение.

– Я слушаю вас, ответил он,

– Бог мне свидетель, начала Нинона, – что если бы не ваше заблуждение, я всегда хранила бы тайну, открытие которой скорее опечалит, как я думаю, чем порадует вас.

– Мое заблуждение! возразил молодой человек. – Разве любить вас преступление? Разве преступление думать и грезить только о вас? Разве преступление, дрожать от опьянения при соприкосновении с вами, при звуке вашего голоса?..

– Да, это преступление… преступление наказываемое законами божескими и человеческими. Преступление, ужасное, ведущее за собою проклятие небес.

– Боже!.. объясните мне… Кто вы, что говорите мне о проклятии?..

– Я ваша мать!..

– Моя… моя мать!.. вы моя мать?.. Пронзительно вскрикнув, Альберт де Вилльер упал к ногам Ниноны. Она охватила его руками, и целуя в лоб, проговорила:

– Мужайся, мой друг! Да, я твоя мать, и маркиз де Жерсей твой отец. Я должна была открыть раньше эту тайну… я спасла бы тебя от роковой срасти, бедное мое дитя… Но, будь спокоен, я столько буду любить тебя, как мать, что спасу от горести: Знаешь ли, чтобы забыть безумную нежность, ты сегодня же уедешь путешествовать, и когда ты вернешься и мы увидимся, ты гордо и весело скажешь мне «это кончено, матушка; обнимите меня.»