Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
И не было таких непристойностей и мерзостей, которые не совершались бы на пьяной ассамблее, продолжавшейся три дня и три ночи, и вряд ли кто-нибудь решился рассказать о всем этом.
Однако, в числе невероятных глупостей, совершавшихся на Конклаве кое-кто иногда рассказывал истории, внешне казавшиеся бессмысленными, но воспринимавшиеся царем вполне серьёзно. Именно на это он и рассчитывал. С помощью вина и водки у пьющих развязывались языки, и они выбалтывали секреты, которые ни за что не выдали бы, будучи трезвыми.
Этот праздник, если подобную
Вызванный к царю Зотов получил из его рук перечень имён приглашённых на всешутейший собор.
– Смотри-ка! – удивлённо воскликнул Зотов. – На этот раз в списке приглашённых на ассамблею есть женские имена!
– Да, с женщинами нам будет веселее, – ответил Пётр.
– Но вот эта дама… Графиня Гамильтон… Она ведь болеет и не сможет присутствовать.
– Можешь не беспокоиться об этом. Она обязательно придёт. Я сам приглашу её.
Марья Даниловна, отдыхавшая на диване в своём будуаре с французским романом в руках, услышала раздавшиеся в коридоре хорошо знакомые ей шаги. В дверь постучались. Это был царь со своим ежедневным визитом.
Обычно после поцелуя, он усаживался возле ложа своей любовницы. На этот раз, поцеловав Марью, он не стал садиться рядом с ней.
– Я очень спешу, графиня, – объяснил он своё необычное поведение.
– Увы! – вздохнула графиня с недовольным выражением лица.
– Но вы можете сберечь мне немного времени, которое я хотел бы посвятить вам сегодня утром, – многозначительно проговорил царь, наклонившись к Марье Даниловне. – Я слышал, что вас приглашают на собор – это весёлое собрание друзей, любящих хорошее вино и хорошую пищу. Сегодня я решил, что к собранию друзей стоит добавить собрание подруг. Такое вот галантное нововведение. Вы будете с нами, моя дорогая?
«Дорогая» покачала головой.
– Простите меня, ваше величество, – сказала она. – Мне всё ещё очень плохо, и поэтому…
– И поэтому вам не стоит забывать, что если я приглашаю, то я рассчитываю, что моё приглашение будет принято, графиня, – сухо промолвил царь.
Марья Даниловна покорно склонила голову.
– Я согласна, ваше величество, – прошептала она.
– Вот и хорошо! До вечера, графиня!
Конклав, состоявшийся в Петергофе, оказался исправленным вариантом петербургского.
На этот раз состоялась не отвратительная попойка, а праздничный пир, великолепное пиршество, на котором присутствовали молодые вельможи и немногочисленные красивые женщины. Подразумевалось, что собрание имело благопристойным предлогом всего лишь поклонение Бахусу, тогда как обычно на нем происходило глумление над религиозными обрядами.
Никто из присутствующих не жалел об этом, если не считать князь-папу Зотова, с грустью решившего, что происходит "снижение градуса" конклава.
Марья Даниловна сидела по левую руку от царя. Напротив неё оказался
Меншиков.На протяжении нескольких часов длилось веселье, и никто не ощущал приближения драматических событий. Члены конклава пили, объедались, болтали и хохотали.
Что касается Петра, то никогда ещё он не был столь любезен с Марьей Даниловной.
Графиня Гамильтон тоже никогда ещё не выглядела такой обаятельной и жизнерадостной.
Приближался конец вечеринки. Слуги принесли десерт, сопровождавшийся великолепными винами из Франции и Испании.
У Марьи Даниловны закружилась голова – в её бокал непрерывно подливали вино – то слуга, то сам царь.
– Я уже совсем пьяная, ваше величество! – то и дело повторяла Марья Даниловна.
– Мы все будем пьяными! – отвечал Пётр. – И прекрасно! Мы всего лишь станем веселее! Ваше здоровье, графиня!
Разумеется, Марья даже не подозревала о страшном сюрпризе, подготовленном для неё августейшим любовником…
В её прекрасной головке уже сгустился туман, вызванный винными парами и неумеренными возлияниями.
Вино – друг несчастных, оно позволяет им погрузиться в забытьё. Для виновных вино враг – оно заставляет их вспоминать… Оно вынуждает их сознаваться…
И Марья Даниловна созналась.
В эти минуты Пётр нежно обнимал её и что-то шептал на ушко – не иначе, какие-то нежные словечки, думали окружающие.
Но это были не слова любви. Он спросил её:
– Скажи, Марья, ты действительно убиваешь младенцев? Это правда, что ты убила всех детей, подаренных тебе Всевышним?
Молодая женщина задрожала и попыталась выскользнуть из царских объятий. Инстинкт заставлял её сопротивляться опьянению. Но борьба продолжалась недолго. Хмель окончательно завладел своей жертвой.
Она пронзительно засмеялась, и её блуждающий взгляд остановился на собеседнике.
– Ах, так вы, оказывается, всё знаете? Так вот, это правда… Я убила его, своего первенца… А ещё двух других… Я ненавижу младенцев! Ненавижу! Самого первого я задушила… А второго утопила… Третьего я…
Она не договорила – ладонь царя, зажавшая ей рот, оборвала пьяное бормотанье. При этом, рука царя оказалась такой грубой, а её движение таким резким, что когда Пётр отнял руку, она оказалась в крови.
Голос царя заглушил пьяный шум:
– Слуги, отнесите эту женщину в постель! Пусть отдохнёт перед тем, как отправиться на эшафот!
Третьего ребёнка нашли, как и говорила служанка Маша, в заброшенном колодце в глубине петергофского сада.
В сундуке среди вещей графини обнаружили детские пелёнки с пятнами крови.
Она отрицала обвинения. Отрицала, что была беременна. Отрицала всё!
– Это князь Меншиков, – кричала она судьям, – подбросил окровавленные тряпки! Это он приказал бросить ребёнка в колодец, чтобы погубить меня!