Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
– Вам известно моё происхождение, князь? Я родом из Гефлё, это город на севере Швеции. Мне было 14 лет, когда я влюбился в девушку, дочь приятелей моих родителей, живших по со-седству. Её звали Марья Даниловна. Она благосклонно отнеслась к моим ухаживаниям, и я, к сожалению, воспользовался тем, что мы часто оставались наедине, чтобы добиться от неё того, чего требовала моя страсть. Но, клянусь всеми святыми, я хотел исправить свою ошибку и попросить её руки у родителей! Но она резко воспротивилась этому. Она говорила, что отец имел определённые намерения на её счёт и ни за что не согласился бы на наш союз. Тем не менее, нам всё труднее и труднее
Однажды она сказала мне:
– Есть только один способ получить от отца согласие на нашу свадьбу.
– И что это за способ?
– Мы должны бежать… Скрыться на несколько месяцев. Отец сначала рассвирепеет, но потом начнёт беспокоиться за меня. После долгих безуспешных поисков он будет рад снова увидеть меня… И он простит меня.
Мне очень не хотелось покидать Гефлё, расставаться с семьёй… Но Марья настаивала… Пришлось согласиться, и следующей ночью мы уехали тайком на дрожках, скрытно приобретённых днём.
Мы направились в Вексне в Гурландии, где я надеялся найти приют у одного из родственников. Но, учитывая большое расстояние между Гефлё и Вексне, и мой почти пустой кошелёк, наше путешествие затянулось.
Кроме того, оказалось, что Марья или неверно рассчитала сроки своей беременности, или роды были спровоцированы трудностями дороги, но однажды вечером нам пришлось остановиться у первого попавшегося нам убежища – это была небольшая крытая соломой избушка.
Хозяин хижины отсутствовал, но его жена, добрая пожилая женщина, уложила Марью в свою постель. Это было сделано весьма своевременно, потому что примерно через час у неё родился ребёнок, крупный здоровый мальчик… Он явно мог бы прожить лет сто, не меньше… По крайней мере, я так подумал, когда хозяйка дома показала мне ребёнка. Но я сильно заблуждался. Дни – нет, даже не дни и не часы, а минуты жизни бедного малыша были сочтены…
Луи Экхофф замолчал, словно ему для продолжения рассказа требовалось собраться с силами. Потом он продолжал:
– Вот мы и добрались до первого преступления Марьи Даниловны, преступления такого невероятного, что надо быть свидетелем, видеть произошедшее, чтобы поверить в него…
– А вы видели то, о чём говорите? – спросил Меншиков.
– Да, видел, – с тяжёлым вздохом проговорил офицер.
– Всё свершилось ночью, наступившей сразу же после родов. Хозяйка отправилась на ночлег к своей знакомой. Я устроился на соломе возле кровати, на которой лежала Марья с ребёнком.
Меня внезапно разбудили странные звуки… Как будто рядом со мной раздалась чья-то жалоба или кто-то застонал… Но эта жалоба или стон были очень необычными, в них не прозвучало ничего человеческого… Действительно, разве могло жаловаться или стонать только что родившееся дитя?
Я вгляделся в мрак, который с трудом рассеивал тусклый свет почти догоревшей лучины [34] … И я увидел сидевшую на постели Марью Даниловну с лицом, искажённым дьявольской судорогой, которая обеими руками сжимала горло ребёнка… сжимала со страшной силой, стараясь задушить его!
34
Тонкая длинная щепочка, помещённая в металлический зажим; её зажигали, чтобы осветить хижину.
Я попытался вскочить… Хотел закричать… Но, охваченный
ужасом, я был не в состоянии ни двигаться, ни кричать, словно очутился в страшном сне…Наконец моё горло смогло издать какие-то невнятные звуки… Я вскочил и бросился к Марье.
«Марья! – закричал я. – Вы сошли с ума! Вы же убьёте своего ребёнка!»
Она взглянула на меня… Ужасно, но на её лице играла улыбка… Я до сих пор вижу эту леденящую улыбку…
И она пронзительно закричала:
– Я убью своего ребёнка? Так вот, я уже убила его! Да, убила! Оставьте меня, убирайтесь отсюда… Мне всё равно… Мне не нужен ребёнок, я ненавижу детей! Ненавижу их! Ненавижу!
Меншиков, бесстрашно прошедший, через дым и грохот множества кровавых сражений, содрогнулся, услышав рассказ Луи Экхоффа.
– Нужно немедленно, без малейшей жалости, раздавить это отвратительное создание, словно ядовитую змею!
Женщина, способная ненавидеть ребёнка… Способная убить его… Это не женщина, это чудовище, демон!
– Совершенно верно, – кивнул Луи Экхофф. – Когда я услышал, как Марья Даниловна как будто гордится жутким убийством, то я тоже подумал, что имею дело с демоном. Чтобы не поддаться соблазну уничтожить его, я убежал.
Меншиков покачал головой.
– Да, молодая красивая девушка… Вы любили её… Наверное, будь я на вашем месте, у меня тоже не хватило бы мужества, чтобы убить её…
Но, по-видимому, она ещё раз нарушила все законы, божеские и человеческие… Очевидно, поэтому вы и решили на этот раз не прощать ей новое преступление?
– Да, князь. Именно так. Дело в том, что шесть лет назад я в очередной раз повстречал Марью Даниловну. Она тогда была любовницей князя Ивана, с которым она жила в его имении неподалёку от Нижнего Новгорода.
– Вы говорите о князе Иване Федоровиче? Это был не слишком способный военачальник, но ему нельзя было отказать в личной храбрости… Если не ошибаюсь, он скончался в своём имении?
– Из-за простуды, когда он спасал свою тонущую в озере возлюбленную. Вместе с ребёнком она находилась в лодке, опрокинувшейся посреди озера…
– Со своим… Ах, вот как! И что стало с ребёнком?
– Он уже не дышал, когда князь выбрался на берег с Марьей, державшей дитя на руках.
– Всё понятно. Повторение трагедии в Вексне.
– Марья была беременна, когда я посетил Павлово. Я предупредил её, что если узнаю о смерти ребёнка, то больше не стану жалеть её.
– И на этот раз, господин полковник, вы были просто обязаны проявить безжалостность. Но почему вы тогда, узнав о смерти не только князя Ивана, но и ребёнка Марьи, в очередной раз промолчали?
– Потому что у меня не было доказательств, и в ответ на моё обвинение Марья могла сама обвинить меня в клевете. Но, если бы у меня появилась уверенность, что совершилось второе преступление, я сделал бы всё возможное, чтобы преступница не избежала наказания.
Я поклялся ей в этом всеми святыми… И такую же клятву дал самому себе… Я решил, что сам Господь сделал меня орудием мести, а поэтому стал неотрывно следить за ней, следить днём и ночью…
– И что вам удалось узнать?
Побледневший полковник замолчал.
– Послушайте, полковник, вы ведь только что сказали, что больше нет любовника, помнящего о своей любви и поэтому закрывающего глаза на преступление; есть только божественное орудие, предназначенное для того, чтобы страшные преступления не остались безнаказанными!