Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

Несут!.. При этом ответе в Империи, как говорится, все перевернулось. Скорее, чем мы могли бы написать она была вне дома, сопровождаемая стражей, лакеями и служанками, несшими зажженные восковые свечи.

Трое замаскированных людей, исполнив свое дело, удалились; в самой середине улицы лежало тело клерка, еще теплое, но уже совершенно безжизненное. По божественной благости и как бы в награду за искренность его покаяния, он не страдал, ибо лицо его был также спокойно, как у спящего ребенка.

Коленопреклоненная у трупа, в грязи, не заботясь о своем богатом бархатном платье, Империя оставалась неподвижной, созерцая эту прелестную голову, на устах которой только для нее расцветала улыбка.

Она не испустила ни одного крика, не пролила ни одной слезы, она только сказала, опустив голову и целуя мертвеца:

– О, мой Филипп! я отдала тебе душу. Унеси ее в небо со своей. Я любила и больше не буду любить…

Тело клерка было отнесено к его господину, архиепископу Бордосскому, который был очень опечален этим приключением, потому что имел большую привязанность к своему писцу. Он приказал, чтобы его похоронили с великими почестями, в церкви св. Морица, и, чтобы почтить его, он сам со своими друзьями пожелал присутствовать на погребении. Трудно поверить, что кардинал принц Рагузский был одним из друзей, сопровождавших тело Филиппа.

Когда итальянский прелат выходил после церемонии из церкви, одна женщина, одетая вся в черное, с лицом закрытым вуалью, приблизилась к нему и тихо сказала:

– Вы убили его, монсеньор; хорошо; но к чему это для вас послужит? Вы не будете все таки любимы и в свою очередь скоро умрете, это я вам предсказываю!..

На самом деле с этого дня кардинал-принц не видал больше Империи, которая немедленно оставила Констанц. А через два месяца после смерти Филиппа он был убит в Мадриде в Испании, когда возвращался с ужина от одного из своих родственников… Убийц разыскивали, но в Испании в то время было столько бандитов! Их было очень трудно отыскать, зато справили великолепные похороны.

Когда Империи сказали о смерти кардинала-принца, она начала рыдать, что удивило присутствовавших. Зато как только она осталась одна, то рассматривая в зеркало свое лицо, покрасневшее от слез, она проговорила:

– Ах, это обстоятельство было необходимо для того, чтобы слезы оставшиеся в моем сердце, вышли наружу. – И прибавила, потирая свои руки: – Право, плакать очень хорошо. Слезы так успокаивают.

* * *

Империя торжественно держала свое обещание, данное Филиппу де Мала: она никого не любила в течение пятнадцати лет, что очень честно для куртизанки. Но прежде чем мы расскажем, каким образом осенью своей жизни она изменила своему обещанию, мы расскажем, как летом, не смотря на представившийся случай, она сумела остаться верной своему слову.

Мы уже сказали, что тотчас после смерти Филиппа они оставила Констанц, но не сказали, куда она отправилась. Она отправилась во Францию, не сопровождаемая, как бы это было возможно для великолепной куртизанки, огромной свитой, но самым скромным образом, взяв с собой двух конюхов, двух лакеев и одну горничную – Изабеллу; которую она особенно любила.

Около половины октября, через три по отъезде из Германии она приехала в Тур, первый французский город, который она хотела посетить, потому что в нем родился бедный Филипп.

В это время в Туре была труппа монахов-актеров, игравших бывшие тогда в ходу мистерии.

Империя, которая до двадцати пяти лет жила то в Германии, то в Италии, знала только по слухам о подобных представлениях. Ей представился случай посмотреть на одно из них и она не хотела отказаться от предстоявшего удовольствия.

Она дала приказание одному из своих лакеев купить два хороших места в театре. Случайно два места, оставленные для сестер мэра, во втором ряду трибуны, оказались свободны, – эти дамы внезапно заболели, за два серебряных экю Империя могла занять эти места с Изабелой. Чтоб не привлекать внимания, Империя надела самое простое платье, так что издали она казалась мещанкой. Даже герцог Туренн, который знал ее ,сидя напротив нее в трибуне со своими приятелями бароном Мишо де Шаньи и графом де Орьен не узнали ее.

Когда зала наполнилась и наступило молчание, занавес раздвинули. Вышел актер, поклонился и проговорил пролог, предназначенный для того, чтобы привлечь внимание публики. Пьеса началась.

С первой сцены изысканный вкус Империи был шокирован тривиальностями и бесстыдством, которыми злоупотребляли действующие лица, и она пожалела о том, что явилась на подобное представление. Между тем то, что ее возмущало, несказанно нравилось остальным зрителям; при каждом грубом намеке, выходившем из уст актера, следовал взрыв хохота.

Одно слово одного из зрителей, пособило Империи освободиться от неприятных мыслей. Этот господин говорил о Филиппе, Филипп! при этом возлюбленном имени Империя, внезапно вернувшись в прошлое, увидела образ молодого любовника, царивший над всеми восхитительными картинами.

Первая часть мистерии длилась около двух часов. Империя не чувствовала ни места, ни времени; она была со своим Филиппом. Ухо ее ничего больше не слышало, глаза ничего не видели… Она была вся преисполнена своею любовью. Однако, вдруг, в то самое время, как какой то трепет пробежал по ее жилам, она в высшей степени изумилась…. В нескольких шагах стоял он… он… Филипп.

– Я грежу!.. – сказала она самой себе и закрыла глаза, чтобы лучше остановить свой ум на одном предмете. Так она оставалась две или три минуты, потом она раскрыла глаза, уверенная, что призрак исчез. Нет!.. он был на том же мест. Филипп пристально смотрел на нее.

Она испустила крик ужаса и упала в обморок.

В то время, как и теперь, публика не любила, чтобы нарушали ее удовольствие. Крик упавшей без чувств на плечо Изабеллы Империи произвел некоторый беспорядок; он помешал слышать актеров; со всех концах зала раздались сердитые восклицания, к которым, без всякого сожаления к молодой, женщине, присоединились угрозы соседей:

– Когда больна, так не ходила бы в спектакль!.. Оставалась бы дома. Кто она? – А кто ее знает! – Пусть уходит! – уведите ее!

В эту минуту молодой человек, при виде которого на этот раз и Изабелла испустила крик ужаса, бросился на трибуну, схватил Империю сильными руками и вскричал: – «Пропустите меня!..»

Быстрым шагом он направился к главному выходу, где одним скачком перемахнул все десять ступеней.

* * *

Когда Империя пришла в себя, она лежала на постели в скромно, но чисто меблированной комнате. Перед нею еще держа в руках склянку со спиртом, стоял молодой человек, который вынес ее из театра; При виде него Империя снова вздрогнула.

– Где я? кто вы? – прошептала она.

– Не бойтесь ничего, – отвечал он голосом, совершенно похожим, на голос Филиппа. – Вы у моей матери. Она, к несчастью в отсутствии, иначе она поспешила бы позаботиться о вас.

– Но ваше имя! ваше имя?..

– Меня зовут Альберт де Мала,

– Альберт де Мала!.. – вскричала куртизанка. – Альберт де Мала! Так вы без сомнения брат Филиппа де Мала секретаря у архиепископа Бордосского?..

– Двоюродный. Вы знаете Филиппа? Я полагаю, что он теперь в Констанце. Вероятно вы там и встречали его?