Жонглёр
Шрифт:
– Слушай, а тебе он точно не приснился? – наконец заговорил Стрелин.
– Я ж тебе шерсть принес, – отчего-то полушепотом произнес Мужик.
– Да… Шерсть… – задумчиво сказал Шура. – Может, она не от кошки?
– А от кого?
– Ну… от этого… от одеяла, например, – проговорил Стрелин и закусил губу. – Ладно, не заморачивайся. Если кот в квартире есть, проявится. Жрать же захочет? Но мне почему-то кажется, что тебе он приснился. Единственное – шерсть эта. Но и ей объяснение найдется. Я уверен.
– Уверен? – улыбнулся Петер, входя в комнату.
Он мельком глянул на портрет на стене. Предположительно Макиавелли (или все-таки неведомый Джукольере?) смотрел сегодня как-то
– Ой, пошли кофе пить, – раздался из-за спины раздраженный голос Шуры. – Пока он совсем не остыл.
Но кофе остыл. Совсем. Пришлось греть в микроволновке.
Зато в сеть выйти получилось с первой же попытки…
[Семья]
Поведение чертовки выглядело настолько вызывающим, что находись на ее месте взрослая женщина, та б давно растеряла снисходительное отношение, которое по традиции проявляли высокородные господа. К детям, конечно. Хотя, никто здесь из себя недотрог не строил – все вели себя вполне естественно. Лукреция же, а ей только-только исполнилось одиннадцать, пользовалась своим исключительным положением без зазрения совести. И любой гневный взгляд, обращенный в сторону прелестной белокурой нимфы, мгновенно смягчался, теплел. Нормальная реакция. Нет, ну не отчитывать же ребенка за невинные шалости?
* * *
По иронии судьбы отец ее, самый могущественный, более – самый богатый – кардинал всея Европы, добыл нынешнее свое положение не столь древностью рода, и увы, не наследственной чистотой помыслов, – просто кровный его дядька состоял ныне в сане Папы. Был на Земле наместником Божьим. Дядька? А, ну да. Дядя, отец родной и Папа – три разных человека в одном лице. Триедин, как небесный Покровитель, да простит он подобные сравнения. Такое трудно себе представить. Однако еще труднее поверить в то, что сказанное есть чистейшая правда.
Фамилия Борха (или Борджа, как ее переиначили на италийский манер) не достигла бы современного величия праведными помыслами и добрыми поступками. Увы, путь к власти усыпан отнюдь не лепестками роз. Интриги, предательство. Потакание смертным грехам. И их исполнение. Кровь. Всюду кровь! Да что вы, какие войны, какие жестокие битвы на поле брани?! Так. Междоусобицы. МеждоОсобицы даже…
Гранд Альфонсо, нынешний Папа Каликст, будучи еще мало кому известным испанским дворянином нисколько не гнушался вступать в противную природе связь с родной сестрою своей. Ну, та и родила ему Родриго. Сын и одновременно племянника. Но удивительно иное: находясь на Священном престоле, Альфонсо Борха отчего-то вдруг вспомнил о давнем плоде собственного порока. Больше – повелел юнцу немедленно прибыть к своему Двору. Кем бы он там ни был, о мальчишке неплохо б и позаботиться, дать ему образование, следом – пристроить на должность… Вот только увидев белокурого ангелочка, сошедшего с палубы богатой галеры, Святейший напрочь позабыл об отцовских чувствах. Кровь… Проклятая кровь забурлила в жилах так, что маленький Родриго оказался на том самом фамильном ложе, на котором некогда извивалась похотливая самка – его разнесчастная матушка…
Европа не очень стыдливо прятала лицо под вуалью благочестия. Возрождение! Ренессанс традиций старого доброго Рима, падшего под натиском лавины северных варваров. Или все-таки… Впрочем, не то важно. Братья вновь жили с сестрами, отцы с дочерьми. Открыто и без лишних мук совести. А дети? Ну, дети частенько рождались уродами. Побочный эффект. Уродства же зачастую проявлялись не только в вывернутой наизнанку морали, в физиологии тоже. Порок в среде
знати стал настолько своеобычным, что его попросту перестали осуждать. И замечать. Больше того, некто отважился и превозносить. Сперва с оглядкой, после – с гордостью. Ну скажите, разве может быть иначе, когда во главе легиона прелюбодеев ступает под штандартом сам Святейший? Если Бог не против, отчего должны сомневаться никчемные и жалкие рабы его?Господь… Да кто он?! Отчего-то мнится, то вовсе не добродетельный искупитель – приемный сын бедного плотника… Гермес? Аполлон? Юпитер?
Шло время. Бастард вырос. Да и порядком наскучил развратному «полубогу». Пора было приниматься за строительство витиеватых карьерных катакомб. В конце концов, Борха он – безвестный испанский гранд, или наследник громкой фамилии – Борджа? Вопрос, ясно, риторический. А Папа Каликст несмотря на позорные свои привычки и капризный нрав умом слыл исключительным. И не просто слыл – являлся на деле. Наимогущественнейший правитель Европы! Ступни его, благоухающие розами, лобызали правители итальянских земель (это, понятно, само собой), короли Франции, Испании, воинственные германцы. Может быть по-другому? Ну уж! Не каждому ли из высокородных желамо обеспечить себе достойное место на Небесах?
Альфонсо лишь злорадно посмеивался в «келье», устраивая тем же самым временем для себя и близких рай здесь. На грешной земле. Да кто его знает – существует ли жизнь после смерти? В нее можно верить. А можно не верить. Главное, не трепать языком лишнего. Осязаемое и видимое – реально; в реалиях столько прекрасного и воистину чудесного! Так что же есть настоящий грех? Уж не брезговать ли тем, что само идет в руки? Прочее – издержки морали. Христианской, да. Единственно правильной. Вот только кто решил, что принципы добродетели – то единственное, на что стоит опираться?
Время шло. Годы летели, легкомысленно не заботясь о тормозах и набирая с каждой новой луной все большую скорость.
Папа Каликст стал стар и немощен. Но лишь плотью. Мозг понтифика работал по-прежнему четко. Искусное плетение интриг – вот то единственное развлечение, что доставляло ему ныне прежнее удовольствие. На место свое – на папский престол – Альфонсо готовил сына. Кардинала Родриго. Такого же порочного подонка и жестокого извращенца, каким был он сам. Но то, уж простите, кровь. Кровь Борха. Простите великодушно за оговорку – Борджа. Родная кровь. Это ль не главное?
Родриго…
Синьора Роза, давняя любовница кардинала и мать всех его детей – Франческо, Чезаре и очаровательной Лукреции, – в тайне надеялась, что дурная кровь порочных испанцев растворится в ее праведной – в крови благочестивых графов Ваноции. Но, видать, напрасно. На сыновей было больно смотреть, девочка же… Дочь – пусть никого не смутит ее небесное обаяние – росла настоящим чудовищем. Демоны во плоти! Господи, за что такое наказание?
Боже, есть ли ты вообще? А коль есть, почему отвернулся? Неужели не трогает тебя наличие души в телах… нет, не рабов твоих? Детей твоих заблудших…
* * *
Лукреция ела пирожное, когда почувствовала на себе взгляд. Пронзительный, обжигающий. Замерла. Резко обернулась. На нее, недвусмысленно облизываясь, смотрел молодой чернокудрый красавчик. Тот самый, что появился в доме впервые. На него просто нельзя было не обратить внимания. Высокий, стройный, правильные черты лица, хорошая фигура… Лукреция прекрасно помнила, чему учила мать – надо смущенно опустить взгляд и отвернуться. А если покраснеешь… Именно так ведут себя приличные синьорины. Да, да, приличные и целомудренные.