Жонглёр

Она так и хотела поступить. Уже собиралась переключить внимание, но… не смогла удержаться. Уставилась на юношу во все глаза, а потом подмигнула и, копируя мимику красавца, провела язычком по губам. Боже, зачем?

Мерзавец ухмыльнулся. Встал с кушетки, отставил чашу с вином и, нисколько не смущаясь, направился прямиком к ней. Приблизившись вплотную, тронул синьорину за запястье и склонил свою голову к ее затылку, собираясь, видимо, что-то сказать. Однако девчонка, опередив словоизлияния, звонко рассмеялась, легонько оттолкнула кавалера и отбежала на несколько шагов. Потом замерла, обернулась и еле уловимым жестом позвала юношу следовать за собой.

За тяжелой портьерой, отделявшей зал от внутренних помещений, где спустя минуту оказалась парочка – молодой жиголо и совсем еще юная синьорина прямо на полу предавались плотским утехам. Братец? Ну-ну. Кого ты выбрал на этот раз? Хромоножка Джулия? О, Цезарь! Я-то полагала, что вкус твой безупречен. Хотя, ради разнообразия… Многие считают, что телесное увечье партнера придает отношениям шарма. Ладно, не стоит мешать. Все равно потом расскажешь. Ах, Чезаре! Ты ведь не удержишься, верно? Такой болтун…

– Меня зовут Марчелло, – раздался горячий шепот в самое ухо.

Какой, к дьяволу… Ох, совсем о тебе забыла.

Лукреция подняла на юношу глаза, нашла пальцами его ладошку, ухватила и чуть не бегом повлекла жертву за собой. Марчелло, говоришь? Бе, какое гадкое у тебя имя!

Чуть не задохнувшись от бега и чувств, остановились на втором этаже. Перед дверью, ведущей в одну из гостевых спален. Марчелло, не пытаясь справиться с накатившим желанием, грудью прижал девчонку к стене и начал осыпать поцелуями лицо, шею, худые детские плечи…

– Что… Что ты делаешь? – стараясь изобразить возмущение вскричала Лукреция. – Как… Как тебе… Не видишь, что я не доросла до этих игр? Стой… Ну, послушай же!

Однако пальчики ее уже расстегивали пуговицы. Сколько же их тут? Мрак. Проклятый камзол…

Зов плоти – не зов, настойчивое требование – сдерживать стало решительно невозможно.

Марчелло толкнул спиной дверь и, когда та раскрылась, увлек визави внутрь, на ходу стаскивая с себя одежды. Лукреция даже не думала сопротивляться. К дьяволу ваше кокетство! Природе следует подчиняться!

Юноша сосредоточенно сопел. Как старый уставший осел. Фу! Но действовал при том слишком уж деловито – словно разделывал свиную тушу. Движения Марчелло были точны, а вздохи напоминали звуки… Нет, он настоящее животное! Вьючное! Лукреции стало смешно. Наконец кавалер полностью обнажил партнершу, и теперь, сидя на краешке огромной кровати, мерзавка с любопытством наблюдала, как тот стаскивает с себя длинную батистовую сорочку. Узкие сапоги и бархатные панталоны валялись на полу. Прямо поверх ее роскошного бального платья.

Любовник набросился на Лукрецию с рычанием… нет, уже не осла! Нубийского льва! Жестко схватил за горло и резко всадил горячее и разбухшее мужское естество ей рот. Было не просто больно, прекратился доступ воздуха. Чем? Как дышать? Боже, помоги! Она из последних сил колотила насильника по плечам слабыми ручонками, царапала его спину ногтями… Все тщетно. Отвратительный живой кляп проникал все глубже и глубже, разрывая горло… Господи, какая адская мука! Помоги, Господи… Нет, она хотела совсем не так. Все неправильно. Все гадко, страшно, плохо… Она потеряла сознание. А очнулась от того, что в лицо ударила горячая струя. Липкая и тошнотворная. Отвратительный кисель залил нос, глаза, стекал сейчас в уши.

Лукрецию вырвало. Она чуть не захлебнулась в этой смеси из спермы и собственной блевотины. Но и почувствовала страшное облегчение. Все. Слава Всевышнему, все закончилось…

Однако то, что произошло дальше, заставило б содрогнуться и крепкого духом воина.

Дверь распахнулась. В спальню ворвался брат. Лицо, перекошенное гримасой ярости. Свирепое, страшное. В руке сверкнул лезвием длинный кинжал, который через секунду опустился на плоть подлого любовника. Под корень той самой ее части, что недавно не просто жила – требовала подчинения. И удовлетворения… От представления, устроенного синьором Кошмаром спас новый обморок…

Сколько времени она провела в забытье, Лукреция представить не могла. Однако придя в себя, обнаружила, что лежит под уютным тяжелым одеялом. В левом кулачке ее было что-то зажато. Мягкое, влажное, скользкое… Что?

Она знала. Да. Потому и не могла выпустить, отбросить. Как не могла и заставить себя посмотреть.

Марчелло рядом не было. Никого не было.

Немного времени спустя из коридора, со стороны лестницы, раздались быстро приближающиеся шаги. Дверь открылась. На пороге застыл он. Цезарь. Братец улыбался. Но лучше б никому не видеть той улыбки!

Простояв так с минуту, Чезаре прикрыл за собою дверь, приблизился к кровати, уселся на край.

– Ну, как ты себя чувствуешь, цветочек мой? – негромко и ласково спросил он.

– Где он? – вместо ответа, еле ворочая языком, проговорила Лукреция, имея ввиду, разумеется, грубияна Марчелло.

– Никогда не задавай вопросов, на которые заранее знаешь ответ, – прошептал тот, прислонив указательный палец к ее губам. – Главное, что ты его больше никогда не увидишь. Но будешь молчать… Понимаешь? Молчать… А сейчас тебе нужно вздремнуть, цветочек. Запомни: сон – лучшее лекарство. От всех недугов.

Цезарь поправил одеяло, встал и пошел к выходу. Но, уже схватившись за дверную ручку, замер и обернулся.

– Не бери в голову, цветочек. Это просто жизнь, – спокойно произнес он. – Поверь, слабаку на земле места нет. И сама никогда не жди от судьбы милостей. В чем нуждаешься – бери. Не возьмешь ты, умыкнут враги.

И покинул комнату. Бесшумно, как тень.

* * *

Переходя к тем, кто приобрел власть не милостью судьбы, а личной доблестью, как наидостойнейших я назову Моисея, Кира, Тезея и им подобных. И хотя о Моисее нет надобности рассуждать, ибо он был лишь исполнителем воли Всевышнего, однако следует преклониться перед той благодатью, которая сделала его достойным собеседовать с Богом. Но обратимся к Киру и прочим завоевателям и основателям царства: их величию нельзя не дивиться, и, как мы видим, дела их и установления не уступают тем, что были внушены Моисею свыше. Обдумывая жизнь и подвиги этих мужей, мы убеждаемся в том, что судьба послала им только случай, то есть снабдила материалом, которому можно было придать любую форму: не явись такой случай, доблесть их угасла бы, не найдя применения; не обладай они доблестью, тщетно явился бы случай.

Моисей не убедил бы народ Израиля следовать за собой, дабы выйти из неволи, если бы не застал его в Египте в рабстве и угнетении у египтян. Ромул не стал бы царем Рима и основателем государства, если бы не был по рождении брошен на произвол судьбы и если бы Альба не оказалась для него слишком тесной. Кир не достиг бы такого величия, если бы к тому времени персы не были озлоблены господством мидян, мидяне – расслаблены и изнежены от долгого мира. Тезей не мог бы проявить свою доблесть, если бы не застал афинян живущими обособленно друг от друга. Итак, каждому из этих людей выпал счастливый случай, но только их выдающаяся доблесть позволила им раскрыть смысл случая, благодаря чему отечества их прославились и обрели счастье…