Жрица богини Маар

Тишина, гнетущая и скорбная, окутывала нас. Мы сидели обнявшись, Гарима пыталась успокоиться, я молчала, не надеясь утешить. Никогда не нашла бы слов, чтобы притупить боль сестры.

Через несколько минут Гарима отстранилась, поцеловала меня в лоб.

— Ты не представляешь, как помогла мне тогда, — улыбнулась сестра. Заметив мое недоумение, пояснила: — Окажись ты второй Абирой, я сошла бы с ума и молила бы Великую лишить меня дара. Но боги были милостивы ко мне и послали тебя. Спокойную, рассудительную…

— Напуганную и растерянную, не желающую заниматься тем, чем суждено, — с усмешкой дополнила я, перебив сестру.

— Тебе сложно было принять предназначение, — согласилась Гарима. — Но боязнь перед неведомым, трепетное отношение к ритуалу лучше любования собой во время таинства. Я серьезно говорю. Вторую Абиру я бы не вынесла, — она покачала головой и потянулась к чайнику.

Перестоявший чай пах сильно, пряно, я знала, что он будет горчить. Как дикий мед… Сравнение напомнило о Сосновке и вернуло почти потерянную мысль.

— За мной должен был приехать императорский посланник, — я так и не взяла в руки чашку, неотрывно смотрела на золотистый напиток. От волнения во рту пересохло, голос прозвучал глухо и сипло. — А приехал господин Мирс. Потому что проиграл спор… Но он не играет в азартные игры. Он не стал бы спорить!

Звон стукнувшей о блюдце чашки вывел меня из оцепенения.

— Ты права! — воскликнула Гарима. — Совершенно!

Она вскочила и вновь принялась ходить по комнате.

— Он не игрок. Он никогда не сопровождал жриц… Многие говорили, останься он во дворце, ничего бы не случилось. Принц был бы жив… Его просто убрали с пути…

Гарима резко остановилась, встретилась со мной взглядом:

— Он говорил, кому проиграл?

Я отрицательно покачала головой:

— Я никогда не спрашивала.

— Пришло время уточнить…

Завтрак прошел в напряженном молчании. Абира ограничивала беседы, прерывала все попытки Гаримы заговорить на любую тему и старательно показывала, что оскорблена нашим невниманием. В мою сторону сестра не смотрела, даже села ко мне в пол-оборота. Гариму это тревожило и раздражало так сильно, что приборы заметно подрагивали в ее руках. Сестра бросала на Передающую напряженные взгляды, но от разговоров решила отказаться.

— Поезжай во дворец одна, — велела мне Гарима, когда завтрак закончился. — Расспроси господина Мирса, поговори с господином Нагортом. Пусть первый советник устроит тебе встречу с начальником императорских посланников. Сегодня же.

— А ты?

— Мне нужно поговорить с Альдом, тем стражем, который признался ей в любви… Это важней, — хмуро заключила сестра.

— Почему? — удивилась я. — Она успокоится через время. Как всегда.

Гарима покачала головой:

— За каждым «как всегда» стоят долгие беседы и внушения. Только мои слова больше не помогают.

— Как слова любовника могут быть сильней твоих?

Гарима грустно улыбнулась, погладила меня по плечу:

— Лаисса, ты еще молода. Ты еще не любила. Поверь, его слова будут сильней.

— Она ведь не сказала, что любит… — я искренне не понимала, почему Гарима так хотела поговорить с тем стражем.

— Абира не была бы собой, если бы призналась. Но они любовники с ее первых дней в Ратави. Не может быть, чтобы Альд на нее никакого влияния не имел…

ГЛАВА 23

Когда я зашла к господину Мирсу, он в кабинете был не один. Начальник дворцовой охраны представил мне сына, и стало ясно, что о нашей вчерашней беседе он не знал.

— Мы познакомились вчера, — призналась я, встретившись взглядом с Ферасом. — Мне следовало уточнить, что вам можно передать наш разговор господину Мирсу.

Ферас кивнул, поблагодарил и спросил, нужно ли ему уйти.

— Нет, останьтесь, — ответила я, вдруг почувствовав, что правильно говорить с обоими. — Вы ведь ничего не станете разглашать.

Он выпрямился по моему знаку, легко улыбнулся. Не так, как при Гариме. Теплей. И сам воин казался более открытым, чем прошедшим вечером. Это наблюдение смутило, я поспешно отвела глаза и обратилась к господину Мирсу.

— После вчерашнего разговора с вашим сыном и другими охранниками посольства у нас с госпожой Доверенной возник вопрос.

— Буду рад ответить, — господин Мирс заинтригованно гнул брови, но настороженным не выглядел. Я завидовала его спокойствию и, сцепив руки, чтобы скрыть дрожь, спросила:

— Кому вы проспорили тогда? Два года назад, когда ездили за мной в Сосновку?

— Господину Сфию. Главному посланнику Императора, — его голос не дрогнул, остался таким же ровным, но тема была воину явно неприятна.

— О чем был спор? — этот вопрос Ферас едва слышно задал одновременно со мной.

— Я не помню, — глухо ответил господин Мирс. — Я много раз пытался вспомнить, но без толку.

— А что вы помните? — настаивала я.

— Помню, как он пришел ко мне в этот кабинет. Как господин Сфий протянул мне красный деревянный футляр. Грубо сделанный, я об него порезался. Помню, что испачкал кровью свиток и признал поражение в споре.

Недолгую тишину нарушил сам господин Мирс. Он явно испытывал неловкость и старался ее скрыть за улыбкой и шуткой:

— Стыдно признавать, но я уже немолод. Память подводит.

Я отрицательно покачала головой, но заговорить не успела.

— Не подводит, отец, — тихо сказал Ферас. — Это сарехский ритуал подмены воспоминаний.

— Верно! — я была удивлена такими познаниями и не скрывала этого. — Но откуда вы это знаете?

— Я служил у принца Ахфара, когда он был наместником восточных земель. Вокруг было много сарехов, сарехских священников и сказаний, — по-деловому сухо ответил воин.

— «Был наместником»? — предчувствуя очередную смерть в императорской семье, уточнила я.

— Был, — мрачно подтвердил Ферас. — Он скончался больше года назад. Слабое сердце. Я думал, вы знаете.

Через минуту я поймала себя на том, что встала и подобно Гариме меряю шагами комнату, а мужчины безмолвно замерли в поклонах.

— Простите, задумалась, — покаялась я, чувствуя, как горят щеки. — Сомневаюсь, что у принца было слабое сердце. Не верится.

— После вашего недавнего предупреждения? — осторожно уточнил господин Мирс.