Журнал «Байкал» 2010-01

Вечером — в зале диссертаций. Зафиксировал до конца III главу: о тибетской поэзии (Савицкого). После библиотеки снялся с номера в гостинице, поехал в Беляево с вещами.

Хорошо

Хорошо, что в президиумах не сижу. Хорошо, что никто не мешает, когда молчу. Хорошо, что не пишется, чего не хочу.

Грустно

Грустно, когда страной управляют старики. Грустно, когда эпоху обслуживают стихи. Грустно, когда средь поэтов водятся стукачи.

О «сотрудничестве»

Мне предлагали — для моей же пользы. Я отказался вежливо в ответ. Писать не может, если он поэт, одной рукой стихи, другой — доносы.

14.5. Пятница.

Утром — по радио «Раздумие» (для скрипки и виолончели) Глазунова.

Дуэт на извечную тему — о горести и свете бытия. Пела скрипка о любви, о печали — виолончель.

К 11 часам подъехал до Ленинки. Отсюда, с Беляева, около часа езды, если не ровно час. Проработал оставшуюся литературу. Прочитал предисловие книги Туччи «Тибетские народные песни» (Tibetan folk songs). Затем другую книгу «Tibet. Land of snows». Перелистал «Дхаммападу». Прочитал С. Хмельницкого «Каменный щит» (Л., «Сов. пис», 1960). Эта вещь напоминает, что очень мало художественной литературы о монголах на Руси. А ведь это тема.

Продолжаю читать прозу Рильке, его «Заметки…». Цитата: «…Если в тебе зреет что-то, заставляющее тебя содрогаться, помни: для тебя полезно, если никто и ничего не будет знать о тебе» (Ч. 1, с. 96).

Возвращаясь часов в пять вечера, попал под дождь. Поднял воротник, доходя до дома, увидел радугу. Она окаймляла квартал, микрорайон, островки сохранившегося леса, овраг, новые небоскребы. Даже алкаши у пивного бара залюбовались ей. Выглянуло солнце в просветах туч.

Может, утренняя скрипка превратилась в радугу к вечеру. Или это твоей улыбкой дня исход и начало увенчаны.

Дождь перестал. Сегодня в 23.57 — to Leningrad.

* * *

Две песчинки, два тихих венца мирозданья, мы однажды на Млечном Пути повстречались. Значит, наши глаза излучали сиянье, наши руки, как Тигр с Евфратом, сплетались. Были нашим дворцом гималайские скалы, ложем нашей любви — аравийские степи. Жажду мы утоляли из рога Байкала и кружились, как белые лебеди, в небе. В честь тебя я на черных камнях высекал освященные молнией вечные знаки и с тропическим ливнем в обнимку рыдал, твои волосы гладя в космическом мраке. В пене моря твоя серебрилась печаль, золотилась в рассветных лучах твоя радость, и созвездий полночных ажурная шаль плеч твоих, словно вечности дымка, касалась…

15.5. Суббота.

По расписанию ровно в 8.20 утра поезд прибыл в Ленинград. Погода — ветрено, холодно даже. Хожу с поднятым воротником пиджака, поскольку забыл плащ. Устроился в гостинице Академии наук по ул. Халтурина, к. 148, в семиместном номере. Это недалеко от Эрмитажа.

Записался в библиотеке АН СССР. Биржевая, 1. Заказал книги, среди них T. Shmidt «85 siddhi». Пошел к сестренке Шуре. Сразу ее не застал в общежитии. Она даже прослезилась, увидев меня. С утра у нее нелады с соседкой, та, полубогемная, с похмелья, видать, разбила её чайник. Потому Шурик вся расстроенная. С соседками у нее не ладится. Надо ей переходить в другую комнату. Обстановка действует на психику. Чтобы развеять её настроение, пошли в кино. В «Титане» к/ф «Битва за Рим» (треугольник амбиций — готы, византийцы и римляне, любовные драмы на фоне агонии Вечного города). Забежали в «Сосисочную». Шурик, студентка, с таким удовольствием ела. Теплей стало. Прошлись до почтамта. Там памятник Николаю I. Уцелел благодаря уникальности двух опор. У Петра I третья опора — хвост коня, спаянный с змеей.

Вот прямо в темной вышине над огражденною скалою кумир с простертою рукою сидит на бронзовом коне.

Исакий (собор) — подавляет, полузеленый от сырости.

В номере моем семиместном никого нет. Долго лежу с открытыми глазами, выключив свет. Чьи-то призраки бродят по стенам облезлым. Нет никого в моем номере семиместном.

16.5. Воскресенье.

С утра пошёл в БАН (Библиотека академии наук). Получил заказанную литературу. Проработал, отобрал для ксерокса. Это статьи «О тибетской поэзии» и «О тибетском стихосложении». Также книга Т. Шмидта «85 сиддхов». Она содержит около двадцати танка с изображением сиддхов. Есть Тилора, Наропа, Марба и Миларайба. Рериха — второго тома «Голубых анналов» не оказалось: у кого-то на руках.

Сиддхи в изображении индуизированы, много тантристских моментов, мистических штрихов.

С Шурочкой пообедали в диетической столовой. У окна — тополь, листья с Шурину ладошку. Спрашиваю, что важно для художника. Шура: глубокий профессионализм, чувство правды. Не воспринимает И. Глазунова — барин, бизнесмен, но не художник. Жаловалась на натурщиков. С каждым годом они капризней, и меньше их становится.

Сходили в Эрмитаж. Шуре надо выбрать образцы для копирования. Начали с Италии. Эпоха Возрождения. Тициан, Рубенс, Ван-Дейк… Завершили обход в зале Малой Фландрии.

Я задержался у натюрморта Кальфа (1619–1693). Блестящая работа. Присел отдохнуть напротив нее, у окна, и народу никого почти. Смотрел долго-долго, не мог оторваться. Погасили свет: знак уходить, и тут при дневном свете в бокале проступило вино. На дне. Его-то я и не видел. Что значит естественное освещение. А затем увидел еще один бокал, тонкий, высокий, обозначенный как бы нечаянно линиями, тающими на темном фоне. Вот она, зыбкая тайна искусства.

4 часа гуляли по Ленинграду. Фонтанка, ул. Разъезжая, где бродил Достоевский, вынашивая Раскольникова. БДТ (театр) и Собор с тремя синими куполами — мать с двумя дочками. Цветные решетки около церкви Спаса на Крови. Он наполовину в лесах, виден из окна гостиницы.

* * *

Поэт, на то ты и поэт, чтоб извлекать из мрака свет. И сам себе ты оппонент в извечном споре: да и нет.

Триптих из воспоминаний

I

Вспоминал о своей первой поездке в Питер в 1966 г. Во время зимних каникул, учась в Иркутском университете, решил махнуть на берега Невы, — пробить окно в Европу. Прилетел в Ленинград вечером. На улице минус 10 градусов. Пронизывающий ветер при сырой мерзкой погоде, мокрый снег. Полный контраст сибирским роскошным снегам и морозам так морозам. Приехали в город, когда уже стемнело. Моя соседка по автобусу — сердобольная женщина поинтересовалась, знаю ли я Ленинград. Когда узнала, что я из Улан-Удэ и в первый раз здесь, забеспокоилась.