Журнал "проза сибири" № 1995 г.

— Эй, пани, пани!

— Да то не пани, то курва!

Курва — это я. В Польше всех русских челночниц называют курвами. Глаза красные — на морозце водку пили, руки к коленкам вытянулись, баульчики толкают, зато в гостинице сегодня горячей водичкой умывалась! Милые женщины, смотреть на нас — радость! После кормлений, рынков, работы, неврозов, отчаяния, бессонниц, депрессий живого веса во мне осталось, как в вобле, и глазенки — к переносице.

— Машенька, как Вы чудно похудели! Стройненькая, как елочка! Гербалайф, массажик или диета какая особенная?

— Новый комплекс физических упражнений. С гарантией, встанете на весы, и тень от стрелочки не шелохнется!

Ох, трудно мышке заползти в свою нишу! Но уже во взгляде не было панического страха, и про день завтрашний думалось без ужаса, и я даже немного загордилась — отыграла у жизни этот раунд, и начала потихоньку улыбаться.

А вот и он, мой муж вернулся! Да какой!

Нет, опять все за гранью.

То он возвращался с войны, как из соседнего подъезда, добавь мусорное ведро в руки, готовый типаж, то весь израненный, в лохмотьях замусоленных бинтов, вшивый, мерзко пахнущий вагонами и вокзалами. Дикая, непонятная жизнь! Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве. И это мой муж, надежда и опора! А что? Я курва, его недострелили... Я не плачу, я смотрю на него спящего: серое нездоровое лицо, запавшие глаза, темный провал приоткрытого рта. Почему он здесь? Почему в моем доме должен спать чужой человек, которого я не знаю, боюсь и отстраненно жалею. Одно то, что он рядом, низводит мою жизнь на уровень сковородки с тараканами. Конечно, прежде, чем выходить за него замуж, я должна была отрезать ему руки, ноги, язык, все, что можно отрезать, затолкать в инвалидную коляску и сойти с ума. По вечерам можно было бы читать ему газету и каждый месяц получать пенсию по инвалидности. Впрочем, я и так стану сумасшедшая, все это добром не кончится. Мы будем долго и счастливо жить в желтом доме и умрем в один день. След от пулевого ранения очень похож на след от заживших фурункулов.

— Мама, — заявила недавно дочка, — а папа к нам потому так долго не приезжает, что всех своих врагов победить не может, их ведь у него много! Вот победит всех и приедет!

— Правильно, доченька. Перестреляет всех к чертям собачьим и приедет!

Нет, нет, мама шутит, шутка!

Чего-чего, а пошутить муж любил, есть что вспомнить.

— Маша, я там мясо на машине привез, ты глянь!

— Купил — неси домой, если и дрянь, обратно ведь не потащишь!

— Нет, ты посмотри, все-таки, а? — тон настораживает, надо смотреть.

С земли не видно, придется лезть в кузов. Понятно. Главное, попробовать теперь слезть. Конечно, он пошутил. Ноги мягкие, во рту сухой вкус железа. Мне надо слезть... Там, в машине, пятнистый снег с недлинными соломинками, клочки бумаги, обрывки грязного тряпья — и мертвец. Лицо того же оттенка, что темный снег в кузове, на щеке и затылке — вишневая наледь, под головой — бурая каша. Он мне будет сниться...

В чем соль шутки?

Когда муж кантовался дома, он чаще всего оседал в милиции, покойников на милицейском жаргоне называют мясом, привез мясо — привез покойника. Игра слов, шутка некрофила, заехал на обед и пошутил, чтобы настроение поднять.

— Господи Боже! — беззвучно кричу я, — Научи, что мне делать! Что мне сейчас делать? Как с этим жить? Психбригаду что ли вызвать? Заорать? Завыть?

Я поднялась в квартиру, молча прошла на кухню и поставила на плиту кастрюлю с остывшим супом. Я знала, я чувствовала, что это должно было скоро кончиться, все равно кончиться! Он обречен, он уже мертвый. Все хуже и хуже. Главное, чтобы он ушел сам, — войн кругом много.

Мой бедный муж был героем. Нет, не Советского Союза и даже не России. Но у него были медали и орден, или даже два ордена. Я читала о нем статью в районной газете, публикация времен агонизирующего застоя. Заголовок мужу нравился: „Их можно узнать по взгляду". Это про афганцев. Помимо всего прочего, муж три года воевал в Афганистане, но это было еще до меня. После рассказов мужа о посаженных на кол, о забитых камнями пленных, статья показалась мне сдержанной и пресноватой. „Бой у населенного пункта Джабаль-Усарадж закончился. В жестокой схватке мотострелковое подразделенье выбило „духов" из „зеленки". Командир тяжело опустился на землю, снял каску, отложил в сторону раскаленный автомат. Его одолела смертельная усталость. Он безразлично взглянул на дымящееся расплавленное солнце и поежился, как от холода." Так и дальше. Про подбитые бэтээры, про убитых на заставе Даши, о том, как мой муж вытащил с нейтралки раненого лейтенанта по имени Андрей, ему оторвало ногу. Заключительный аккорд статьи в контексте с тем временем: „...На южных рубежах осталась дружественная нам страна. Ведь нельзя перечеркнуть столько лет помощи Советского Союза. Правительство утвердило для всех воинов медаль „От благодарного афганского народа"...".

Была у нас где-то такая медаль...

Что я могу .сказать?

Я не видела такого солнца. Как утихает дрожь в груди, когда все заканчивается и считают убитых? У черной от пороховой пыли сигареты особый вкус, в той жизни муж был героем. Когда дочка вдруг вспоминает папу, я достаю афганский альбом. Рассматриваем фотографии, рисунки с подписями: „Солдаты не умерают, они возвращаются на небеса". Вроде грамотно всегда писал. „Не умерают..." Наверно, солдатик-первогодка за него старался.

— Видишь, мальчики черненькие с осликом — афганские детишки, а за ними — твой папа на танке.

Может, и похоронен мой муж где-то там, возле границы теплой дружественной страны. Пал от пули благодарного афганца.

Круг замыкается.

А я все думаю, Афганистан — это основа или добавление к уродству? Насколько виноват Афганистан? Начиналось все не так, я хорошо помню, как это было: полулегальные слухи, страшные истории шепотом о матерях, сошедших с ума на цинковых гробах, трогательные и наивные первые афганские песни. „Еще недавно он с девчонкою гулял, дарил цветы и на гитаре ей играл и в миг, когда на снег упал, он имя той девчонки кровью написал". Тогда я работала в школе, тогда мы с ним впервые и встретились. В плане работы классного руководителя была обязательная графа „военно-патриотическое воспитание". Тематический вечер „Юность, опаленная войной" вписывался в эту графу как нельзя лучше. Ученики подобрали стихи, я принесла пластинки с военными песнями, через клуб пригласила воинов-интернационалистов. На этом мероприятии ему досталась роль без слов, так до конца вечера и промолчал. Я и лица не разглядела, спроси какой, ответила бы — никакой. А уже у школьного подъезда вдруг подошел, попросил разрешения проводить. Зимой темнеет быстро. Не супермен, но чувствуется, что сильный. Почему бы и нет, поможет дотащить сумку с учебниками, тетрадками, пластинками. Шли почти молча, после уроков и дурацкого этого вечера говорить не было сил. У дома вежливо раскланялись. На другой день он снова стоял у школьного подъезда с тремя красными гвоздичками в хрустком целлофане. Я к нему быстро привыкла. Все хорошее закончилось, когда привык ко мне он.

Телефонный звонок. Снимаю трубку.

– Да? ?

Писклявый женский голос:

— А с кем я говорю? Вы его квартирная хозяйка, что ли?

— Я его жена, мать третьего ребенка.

— Странно, а он ничего... А тебя не волнует, что у твоего мужа любовница?

— У тебя что — спид, чтоб я волновалась?

Мне действительно было уже абсолютно все равно. Чем хуже, тем лучше. Уязвим зависимый, проще всего обидеть того, кто ждет от тебя помощи. Беременным женщинам полезно гулять перед сном. Вечером в темноте гулять одной страшно. Но я обязательно гуляла, на балконе. Я чувствую, что он мне мстил за то, что обречен, что всегда и всем чужой, за мое молчание, за то, что стала неуязвимой. Пусть так, но я же не „душман“! Я могу испугаться только из-за ребенка. За дочку я вырву горло любому. Чему я еще не научилась, чего не освоила? Послать в поездке проводника, чтоб к багажу не цеплялся? Легко и просто:

— Ты, мужик, глаза-то разуй, какой перегруз? Это не баулы, пушинки! Весы найди, взвесь, тогда ори! (Где он в вагоне такие весы найдет, это ж не овощебаза!) Пошел ты со своим штрафом знаешь куда? В хвойный лес. Штраф я платить буду! — пусть знает, идиот, с кем связывается.

Можно и самой любовника завести, как положено, с „черемухой". Можно, но не нужно, утренние размышления, кто ты — проститутка или любимая женщина, перечеркивают всю черемуху.

С девицей можно разобраться — нет проблем, бесплатное развлеченье. Возвращаюсь как-то с дачи раньше, чем хотела, а без меня в моей квартире кто-то поселился. С новосельем, девушка! На новом месте приснись жених невесте!

— Что Вы делаете в моей квартире, мадам? Какое совпадение, я здесь тоже живу! Это — мой дом, я — хозяйка этой квартиры. Как, что тебе делать? Вещички собирать, побыстрее, пока я милицию не вызвала. Скажу, что у меня кольцо с бриллиантом пропало, доказывай потом в отделении, что ты не воровка. Собираешься? Вот и умничка, да шевели ножками, мне за тобой еще бардак выгребать. А с мужем моим ты в другом месте разберешься! Книжечку-то свою не забудь — „Как победить соперницу“!

Я представила, как мы с дочкой будем жить без него — просто и спокойно. По вечерам будет мягко гореть зеленая лампа, мы зароемся в мою старую шубу и станем читать сказки, можно про соловья...

„В Китае — все жители китайцы и сам император — китаец...“

Однажды с началом ночи я заблудилась в околобарахольных трущобах чертовою китайского приграничного городка. Этого ужаса я не забуду никогда! Напрочь чужая ночь, чужие непонятные звуки и запахи. Ощущение полной заброшенности, какой-то вселенской отъединенное™, смертельного тоскливого одиночества. Темно и очень холодно, холодно. Я вжимаюсь в стену какой-то хибарки, замираю и не дышу. Здесь со мной может случиться все самое дикое и страшное, меня спокойно могут здесь убить, и никто, никогда об этом не узнает. Куда идти, в какие окна стучаться, как объяснять? Я вздрагиваю от каждого шума, любой шорох угрожает. Вдруг шаги мне навстречу, неужели — все? Нет, Бог послал мне чудо! Я слышу родной российский мат! Как же я бежала на огонек сигареты! Как боялась снова остаться одна! Спотыкалась и оступалась в темноте, падала на камни и битый кирпич и не чувствовала боли. Но баульчики не выпустила, они словно к рукам приросли. Неужели судьба снова пронесла?