Журнал «Вокруг Света» №01 за 1981 год
Шрифт:
— Содею, как велено, ваше величество, — поклонился Яков Вилимович Брюс.
Первый пункт берг-привилегии действительно начинался необычно. «Соизволяется всем, — говорилось в нем, — и каждому дается воля, какого б чина и достоинства ни был, во всех местах, как на собственных, так и на чужих землях, искать, копать, плавить, варить и чистить всякие металлы, сиречь: золото, серебро, медь, олово, свинец, железо...» Это могло означать: и крепостному крестьянину, и тягловому посадскому, и распоследнему ярыжке без роду-племени.
Тут же была определена и награда — «за каждый золотник (1/96 часть фунта, 4,266 грамма.), который из пуда руды выйдет, четыре рубля дается», а также указаны места,
Но «демократизм» документа оказался лишь внешним. Простолюдины по-прежнему даже с важнейшими открытиями не могли так просто, как гласил указ, попасть в Берг-коллегию. Тем более «предстать пред светлые царские очи». А ведь надо было как-то оглашать свои находки, чтобы не ушли они вместе с тобою в безвестье и чтобы не выть с голоду на пустом подворье. Простые люди искали собственные пути, чтобы громогласно заявить о себе. И эти пути были, пожалуй, удивительнее царского указа...
Ранней осенью 1722 года ктитор и пономарь синодальной службы в Кремле были посланы в Архангельский собор смахнуть пыль с гробниц да протереть тряпками лики святых. Помолясь, они принялись убирать храм. Ктитор старательно вытирал зазубрины в колоннах резной позолоченной сени над могилой малолетнего царевича Димитрия, чистил плиту крохотной усыпальницы. И вдруг из-под тряпки полетели на пол бумаги. Он поднял одну из них, стал читать по складам, близоруко щурясь:
— «Государь царь и великий князь Петр Алексеевич всея Руси. Холоп твой непутевый крестьянишко Иван Палицын челом бьет. Умышления на здоровье твоего царского величества не имею и бунту и измены ни за кем не ведаю. А государево слово за собою сказываю того ради, что сыскано мною у села Петрово, что под Ряжском, при реке Чернавке земляное уголье, а также — руды, в разных местах. Копал я землю на три сажня в глубину...»
Пономарь, прислушиваясь, испугался:
— Вон чего похотел, аспид! Осподь не велел смертным ни над землей, ни под землей скитаться. Дай-кось, отец, ту колдовскую штуку.
— Свят, свят! — вскричал ктитор. — Не касайсь! Письмена со святых гробниц велено государю вручать немедля, слыхал? Впрок-от, гляди, пойдет.
— В коллегию попадет — не скоро в пресветлые руки дастся, — усомнился пономарь. — Инде застрянет, инде совсем исчезнет. Порвать и делу конец.
Но ктитор уже не слушал его.
— Делай свое дело, отче, я скоро возвернусь.
Такие письмена и в самом деле повелевалось немедленно отправлять в Петербург, в Берг-коллегию, или в ее отделение в Москве, но ктитор был хитер и смекалист. Много ли проку от того, что он передаст эту бумажку? Нет, он отдаст ее в свою синодальную службу, самому высокопреосвященному, и получит за это похвалу, а с похвалою, гляди, и мзду.
Он так и сделал. Высокопреосвященный милостиво обласкал слугу божьего, отпустил его в собор к прежним занятиям, а найденные на гробнице «колдовские штуки» велел немедленно отправить в Санкт-Петербург прямо в Кабинет его императорского величества. Пусть, дескать, знает царь, что о благе отечества печется не только горное ведомство.
В Кабинете хорошо знали, сколь ревностно относится царь к таким письменам. И хотя Петра и его личного секретаря А. В. Макарова не было в это время в столице — они находились в Персидском походе,— кабинетная служба тут же распорядилась послать на места, указанные в доношении, специальную группу солдат с офицером, дабы те «взяли по штуке означенных минералов и доставили на пробу».
Команда под началом поручика Луцкого драгунского полка Василия Басманова рьяно исполнила поручение и 9 января 1723 года доставила
«штуки» угля и руд, найденных рязанским мужиком, московскому асессору Берг-коллегии Петру Ханыкову. Тот повелел опробовать минералы иноземному пробиреру на русской службе Кашперу Вейсу. И тут случилась неувязка. Руды пробовать этот Вейс взялся охотно и нашел в них признаки серебра, а вот исследовать привезенное уголье начисто отказался. То ли не умел сжигать русское уголье, которое не сравнить с английским, или, может быть, была иная причина — никто не знает. Привезенный Басмановым уголь долго пролежал в сарае, испортился, оземлился и сделался непригодным к сжиганию.Требовалось отыскать опытного рудного искателя, чтобы послать в Рязанский уезд, в село Петрово, на ту речку Чернавку, чтобы он лично удостоверился, в самом ли деле есть в недрах той земли каменное уголье, или безвестный Иван Палицын из нужды рискнул отправить на имя царя столь наглое послание. Такого человека в столице пока не нашли — все члены Казенной команды рудознатцев были разосланы в разные концы огромного государства, потому что отовсюду как из рога изобилия сыпались заявки на сысканные минералы, и эти заявки необходимо было проверять.
Но вот весной 1723 года из поездки на Донец возвратился известный рудознатец Григорий Капустин. Ездил он с солдатом Никитой Столбовым в донецкие казачьи городки второй раз — по именному указу Петра. Еще в 1721 году нашел он на Донце добротное каменное уголье, да не признали его иноземные пробиреры. Им не с руки было признавать и русского мастера, и найденный им минерал. Россия уже длительное время закупала ископаемый уголь в Голландии и особенно в Англии, а нанятые на русскую службу пробиреры в основном были англичане.
На сей раз Капустин привез в Москву по кадке самого отборного донецкого уголья и был уверен, что пробы окажутся благоприятными. В ожидании результата он находился в Москве и жил здесь, как тогда определяли, «праздно», то есть не исполнял каких-либо обязанностей по службе. Асессор Петр Ханыков не мог допустить подобной праздности, хотя знал, что и рудознатец, и солдат, и все, кто с ними ездил на Донец в минувшую лютую зиму, издержались и пообносились, что всей группе требовался отдых.
Отдыха никому не дали, и Григорий Капустин был послан с тем же солдатом Никитой Столбовым в Рязанский уезд. Он поехал туда как государственный контролер и член Казенной команды рудознатцев, знающий толк не только в рудах, но и в новом минерале — каменном уголье.
Добраться в село Петрово оказалось не так уж сложно. В глубины рязанских земель вел хороший водный путь — по тем временам самый удобный. Сначала надо было плыть по Москве-реке, потом по Оке, затем, у Старой Рязани, повернуть в устье Прони, а там по речкам Ранове и Хупте до места. Рудознатец и солдат наняли лодку, гребцов и к началу мая были уже в селе Петрове — оно существует и поныне и находится у самого Ряжска.
Село как село. Деревянные избы, кабак, съезжая, церковь. Да речка Чернавка в зелени и кручах, да лес вдали, да клинья хлебных полей, да мужики в лаптях.
Подьячий в съезжей избе беспрекословно повиновался столичному человеку с солдатом. Он хорошо знал Ивана Палицына — тот часто «объявлял» здесь найденные им минералы и был человеком в селе известным, — и приказал посыльному, чтобы кликнул того Ивана. Но Капустин от услуг подьячего отказался. Спросил, где изба Палицына, и тотчас отправился туда. Подьячий, мотая косицами, заплетенными на затылке, подался следом.
Избу топили по-черному. Деревянные стены до половины были в копоти. Из полутьмы со скамьи навстречу вошедшим поднялся мужик в холщовой рубахе до коленей, в таких же портах и в добротных лосевых сапогах — в будний-то день!