Журнал «Вокруг Света» №04 за 1974 год

Он испепелил ее взглядом.

— Хорошо, вы не читаете, не слушаете музыку, — продолжала я. — Но у вас много досуга. Вы посещаете храмы, купаетесь, играете в карты, собираетесь вместе?

Они захохотали, как от хорошей шутки.

— Плавать мы не умеем и вряд ли отличим даму от валета. Наш храм — лес вокруг хижины, а путешествуем, не сходя с места, — для этого есть ЛСД. Нам никто не нужен.

— Что же вы делаете в таком случае?

— Живем. Мы не хотим ничего делать, мы хотим просто быть. Вы вот считаете, что заняты делом, но мы не можем назвать это жизнью.

— Деликатный вопрос: откуда вы берете деньги?

— М-м-м... выкручиваемся.

Неожиданно в амбразуре двери показывается шведка. Ей лет двадцать. Выяснилось, что они сдают ей часть хижины, но берут за месяц больше, чем сами платят за год. У юной блондинки еще сохранились кое-какие украшения, довольно пухлые щеки и победный вид. Она явно недавно покинула родительский кров, причем папочка и мамочка отпустили ей круглую сумму на дорогу. На эти деньги и живут ее случайные друзья, взамен научив ее доставать наркотики. Когда деньги кончатся, а щеки впадут, она, в свою очередь, станет щипать новоприбывших. Таков закон этой среды. Кроме того, старые хиппи, несомненно, подторговывают наркотиками, спекулируют гашишем, сбывая его «братьям по вере»...

Француженка вышла проводить меня и тихо зашептала:

— Он считает, что ему открылась Истина, и презирает всех, кто не разделяет его взглядов. Поначалу и я так смотрела на вещи, но теперь вот... не знаю... Мне очень бы хотелось, чтобы девочка училась грамоте. Вы могли бы прислать мне из Парижа букварь? Спасибо. Но не сюда, ни в коем случае! Я напишу вам другой адрес...

Иду назад по направлению к морю. Невдалеке на земле сидел старик индиец, орудующий каким-то инструментом. Его полуголое мускулистое тело, без грамма жира блестит на солнце. Тело тридцатилетнего мужчины и морщинистое лицо семидесятилетнего старика. Какой контраст с только что увиденными молодыми хиппи! У тех лица подростков и немощные старческие тела.

Гашиш и опиум убивают постепенно все ощущения, в том числе голод и боль. Боль — ведь это сигнал тревоги, говорящий, что с организмом что-то неладно. Они же живут, как в вате, принимая наркотики вместо пищи, избегая малейшего усилия, проводя ночи без сна. Что может быть противоестественней такого образа жизни?

Быстр финал столь долгого поиска Истины. Возможно, он наступит через месяц, через год. Чаще всего родные не получат об этом весточки: хиппи порвали с обществом, а в это понятие включено не только государство, но и семья...

Сюзан Лабен, французская журналистка

Перевел с французского Б. Тишинский

Награда победителю

Единственное, что начинается в Испании вовремя, — это коррида.

В шесть часов пополудни из президентской ложи выпорхнул белый платок, тревожно и уныло пропел рожок, распахнулись ворота корраля, и черный приземистый бык стремительно выскочил на арену.

— А-а-а!.. — взорвались трибуны.

Этот вопль как бы выплеснул наружу лихорадочно-возбужденное ожидание, которое, казалось, пропитало даже затопленную зноем площадь перед красным каменным кольцом построенного цирком Plaza de Toros. С теневой стороны цирка пестрым водоворотом кипела толпа. Порывистые жесты, напряженные лица, блестящие глаза.

— Сеньор, это же совсем недорого! — приставали мальчишки с плюшевыми бычками, на загривках которых, словно антенны, покачивались маленькие бандерильи.

Они юрко сновали в толпе, на ходу демонстрируя свой товар: яркие афишки сегодняшнего боя, сувенирные бандерильи в длинных коробках ,с целлофановым верхом и, конечно же, игрушечных бычков.

Пробившись сквозь нервно кипящую толпу, я с облегчением погрузился в полумрак внутреннего кольцевого коридора с горами сваленных на бетонный пол кожаных подушек, с рвущимися против течения лоточниками. Меня вынесло к нужному сектору. Стоявший у входа служитель выхватил мой билет и, подняв его над головой, чтобы я не потерялся, резво кинулся вперед, отыскивая мое место. Я трусил за ним, на ходу выуживая из кармана несколько песет.

Место у меня оказалось замечательное: первый ряд, да еще на теневой стороне. На противоположное полукружье круто вздымающегося амфитеатра больно было смотреть: ослепительная жаркая белизна, залитая солнцем и усеянная множеством ярких красных и желтых платьев и рубашек.

Грянул оркестр, и на желтый песок арены торжественно вступила куадрилья. Впереди, гордо задрав подбородки, шествовали три матадора в шитых золотом костюмах в обтяжку. За ними — пикадоры на лошадях. Далее — многочисленные торос, на которых возложены все, так сказать, вспомогательные операции. Шествие замыкали упряжки мулов, которые завершают каждый бой, уволакивая поверженного быка

Все три матадора были как на подбор: стройные, юные, но особенно выделялся своей красотой шедший справа — двадцатидвухлетний Тобало Варгас. Ему и предстояло начать сегодняшнюю корриду. Несмотря на торжественность момента, он весело играл глазами и даже чуть пританцовывал.

Куадрилья сделала круг и скрылась в воротах. На арене остался лишь Тобало Варгас. Он поклонился президенту корриды, испросив тем самым разрешения Начать бой, протянул к судейской ложе руки, традиционно посвящая первого быка почтеннейшим судьям. Он стоял в пяти шагах от меня, и я видел оливковую кожу его тонкого юношеского лица, золотой позумент на камзоле и на штанах, плотно облегающих сильные сухие ноги.

Тобало Варгас снял черную треуголку, положил ее на песок и направился к центру арены. Но вдруг он бегом вернулся, подхватил ее и бросил в первый ряд. Треуголку поймала девушка в ярко-красной блузке.

Амфитеатр ахнул. Матадор нарушил правило. Первый бык принадлежит только судьям, и его нельзя ни с кем делить. Второго — пожалуйста, можно посвятить женщине, другу, кому угодно. То, что сделал Тобало, было почти оскорблением, и публика не простила бы такой вольности, не будь это он, Тобало Варгас. И лучше всего это понимал, конечно, сам матадор.

Он выступал уже на многих аренах Испании. И выступал удачно. Зрители быстро прониклись к нему симпатией. Он делал все, что надлежало, но делал легко, весело, изящно переходя ту границу риска, за которую обычно не ступают опытные матадоры. Смелость и изящество помогали ему легко обходить соперников, которые под свист или холодное молчание публики прямо с арены уходили в неизвестность. Сегодня на карту было поставлено будущее. Капризная фортуна с улыбкой провела Варгаса по многим аренам и вот сейчас вывела на середину сверкающего Plaza de Toros. Он должен завоевать столичную арену. В этот величайший момент своей жизни матадор едва ли вспоминал неудачливых, больных или состарившихся матадоров, что коротают остаток жизни в барах за полными горечи разговорами о прошлом.