Журнал «Вокруг Света» №04 за 1980 год
Шрифт:
— Конечно, бурить на большую глубину, полагаясь исключительно на интуицию и опыт старого Кейчхуамы, было делом очень рискованным, — рассказывал Секуньяне. — Но обращаться к геологам у нас на было средств. Бурим на двадцать, двадцать пять, тридцать метров — воды нет. Чтобы бурить глубже, надо выписывать новое оборудование, а на него у департамента тоже нет денег. Тогда мы предлагаем кунг попробовать переселиться в другое место, где заведомо есть пласт грунтовой воды. Но они, проведя новую кгатлу, отказываются. Таков уж бушменский характер: свои решения они отменяют лишь после того, как убедятся в полной нереальности их осуществления. Понять же, почему «машина не хочет рыть дальше», они не могли. Кроме того, было
Тогда собрались на свою кгатлу сотрудники департамента. Скорее всего кунг, получив колодец, будут уходить в пустыню собирать коренья и саранчу, с тем чтобы вечером съесть их у этого колодца, запив свежей водой. Если же колодца на первых порах не будет, мы сможем сказать: мастерить луки и стрелы, делать бусы из скорлупы страусовых яиц, разрисовывать кожи на продажу необходимо для того, чтобы была «большая вода». Так мы получим средства для продолжения бурения, а бушменам дадим первый наглядный урок того, что сулит им приобщение к товарной экономике.
Бушмены приняли это предложение. Департамент влез в долги, подписал гарантийное письмо компании, которая вела бурение, выписал новое оборудование. Вода забила на 58-м метре. С тех пор колодец не высыхает вот уже пятый год.
Секуньяне помолчал, раскуривая сигарету.
— Когда я был мальчишкой и жил неподалеку от городка Ганзи, мы со сверстниками часто сталкивались в пустыне с бушменами. Мы боялись их и презирали, считая дикарями. Называют их всех у нас «сарва». Но теперь, познакомившись с сарва поближе, я понял: у этих людей есть многое из того, что утратили мы, жители города, — продолжал Секуньяне. — У них необычайно развито чувство взаимопомощи. Ребенок, найдя в пустыне сочный плод, не съест его, хотя никто этого и не увидел бы... Он принесет этот плод в стойбище, и старшие разделят его между всеми. Тех же, кто не в меру своенравен, вспыльчив или неуживчив, подвергают общественному остракизму. Такой «воспитательный бойкот» оказывает очень эффективное воздействие.
— Ну а как же выплатили долги компании? — поинтересовался я.
— Как только мы объяснили людям Цзинчханы, что к чему, они сказали: «Колодец нужен нам. Чтобы большая вода поднялась наверх, мы сделаем все. Если большой воде надо много бус, ожерелий, луков и стрел, мы сделаем их».
Сначала ограничивались продажей просто выделанных шкур. Но потом старые женщины вспомнили, что в былые времена, когда дичи, воды, а следовательно, и времени было больше, кунг делали подстилки из шкур, украшенные орнаментом. Такие подстилки, которые в туристских лавках называют «бушменскими аппликациями», дают теперь кунг самый большой доход.
Женщины, не жалея сил, совершали большие переходы в глубь Калахари, неделями не появлялись у колодца, собирая в пустыне страусовые яйца. Их содержимое аккуратно выпускали через маленькое отверстие, проделанное каменным шилом, а скорлупу оплетали травой. Так из яйца получалось нечто вроде фляги для воды, без которой ни один бушмен не отправлялся в путь. Но раньше таких «фляг» делали ровно столько, сколько надо было для собственных нужд. Теперь же каждая женщина старается оплести побольше. А если на скорлупе скребком из кремня нанести орнамент, то цена подскакивала в два раза!
Внесли свою лепту в общее дело и дети. Мальчишкам было поручено собирать по пустыне осколки страусовых яиц, из которых уже вылупились птенцы. Тщательно отшлифовывая каждый осколок и придавая ему круглую форму, девушки заостренной костью просверливают в центре диска дырочку и нанизывают на сухожилие. Таким образом делают бусы, серьги, подвески и мониста, которые калахарские модницы прикрепляют к волосам.
— Больше четырех месяцев все кунг не покладая рук трудились ради того, чтобы расплатиться за свой колодец, — рассказывает Секуньяне. — Общее дело как бы привязало их к одному месту и дало нам возможность наглядно показать людям Цзинчханы те блага, которые они могут извлечь из занятия ремеслом.
— Но я вижу, что большая часть людей Цзинчханы ремесленничает и сейчас, — говорю я. — Какие цели ставите вы перед ними теперь?
— Излишки ковров и шкур, фляги из яиц идут в обмен на металлическую посуду, соль, спички, украшения. Кроме этого, на деньги, вырученные от продажи изделий, мы купили несколько голов крупного рогатого скота, и кунг начали знакомиться с основами скотоводства. Успех налицо: последние два года все дети здесь обеспечены молоком.
Но все-таки, по мнению доктора Гейнца, приобщение бушменов к разведению крупного рогатого скота не имеет перспектив в Калахари.
— Давно известно, — говорил он, — что пастбищное скотоводство в скудной саванне, а тем более в пустыне уничтожает растительность настолько, что начинается бескормица. Местные дикие животные, напротив, оставляют после себя еще столько растительности, что через несколько лет пастбище без труда восстанавливается. Не следует забывать, что любое более или менее крупное стадо в условиях Калахари постоянно испытывает недостаток воды, в то время как дикие животные обеспечивают ею себя сами.
Именно это породило у доктора Гейнца и его коллег мысль о том, что в условиях мучимой жаждой пустыни перспективнее заниматься не разведением крупного рогатого скота, а плановым одомашниванием диких животных. Он утверждает, что до сих пор все попытки сделать это кончались неудачей, поскольку цивилизованные люди не ладили с пугливой дичью. Диких животных могут с успехом одомашнить только люди, стоящие на той же ступени, что и наши предки, приручившие теперешних домашних животных.
— Именно на этой ступени находятся сейчас бушмены, — убежденно говорил он. — И знаете, что натолкнуло меня на эту мысль? Когда мы впервые привезли сюда коров и коз, то люди Цзинчханы долгое время отказывались их доить, предпочитая сосать молоко прямо из вымени. На наши недоуменные вопросы бушмены ответили: «В Калахари иногда бывают добрые антилопы, которые разрешают нам пить молоко вместе с их телятами».
Через несколько дней один из бушменов позвал нас с собой. Мы спрятались за дюной, а он направился к табунку ориксов. В бинокль мы отлично видели, как он подошел к самке с детенышем, приласкал их, а затем начал сосать молоко.
— Почему же тогда ориксы не подпускают к себе близко охотников? — спросил у него Гейнц.
— Ориксы знают, когда мы идем их убивать, а когда подходим к ним с просьбой, — ответил бушмен.
Таково взаимопонимание между ориксами и людьми, живущими одной жизнью с дикой природой Калахари.
Впрочем, живущими или жившими? Не произойди между мною и Цзинчханой одного разговора, я бы ответил: жившими. Потому что при всей значимости эксперимента, осуществляемого работниками департамента, масштабы его настолько локальны, что их просто еще рано распространять на все бушменские племена Ботсваны. Они продолжают существовать в Калахари по законам каменного века.