Журнал «Вокруг Света» №06 за 1984 год
Шрифт:
Перевела с английского Л. Кузнецова
«Мы — Оромо!»
Автобус появился в этом краю Эфиопии как чудо из чудес: здесь и колёса не знали, и для транспорта дорог не было. «Явление автобуса» произошло несколько лет назад.
Отсутствие транспорта легче всего было бы объяснить технической отсталостью. Но для начала стоит напомнить о вполне реальных экономических, политических условиях, царивших веками в этом древнейшем африканском государстве до революции 1974 года.
Но, помимо рабства, существовали десятки других форм зависимости. Народ оромо, второй по численности в стране после амхарцев, в литературе об Эфиопии называли «галла». А слово это носило на амхарском оскорбительный, недоброжелательный оттенок. Сами себя галла называли «оромо», что значит «люди».
Земли оромо присоединил к Эфиопии император Менелик II и разместил на них свои гарнизоны. Солдатам императора раздали во владение семьи крестьян-оромо; они обязаны были обеспечивать солдат жильем, топливом, питанием. Система эта называлась «геббар» — «зависимость». Сменилось не одно поколение солдат. А оромо так и оставались крепостными.
В 1942 году последний император издал указ об отмене геббара. Но до крепостных это указ так и не дошел.
Бырхан-Иесу, деревня в горном районе Бале, мало чем отличается от других селений оромо. Круглые жилища-тукули, крытые соломой, грудятся вокруг хижины побольше, окруженной верандой. Здесь жил местный помещик. Прадед последнего помещика Зырата Зейдиту получил землю с крепостными крестьянами от императора. Потомки помещика прикупили землицы и людей у соседей.
К шестидесятым годам нашего века у помещика были немалые угодья.
Один заезжий англичанин спросил у помещика:
— Отчего вы не купите трактор? Земли у вас обширные, затраты окупятся быстро.
Зырат Зейдиту ответил:
— Может быть, в вашей стране это недорого. Но чего ради мне покупать машинные плуги? Каждый мой крестьянин обязан являться с плугом и быками и пахать мои поля. Я накормлю людей и скот. Других затрат у меня нет. Тратить деньги на то, чтобы мои поля были вспаханы немного быстрее? К чему?
В тукули крепостных англичанин не заходил, об их жизни узнал от помещика. Тот ничего не таил: кого стесняться?
Оромо не отличаются от амхарцев ни одеждой, ни едой. И хлеб их насущный — ынджера, просяная лепешка. Только амхарцы окунают ее в огненный перечный соус, а оромо острую пищу не любят.
В деревне Бырхан-Иесу большинство крестьян даже ынджеру ели не каждый день. А чаще варили кашицу из семян диких злаков. Все мысли были об одном: будет ли пища сегодня или хотя бы завтра? Где уж тут размышлять о справедливости, о существующих в деревне отношениях. Так было от века — как солнце, как ветер, дождь.
Сразу после революции, в начале 1975 года, приехали в деревню студенты из Аддис-Абебы. Крестьяне отнеслись к ним с недоверием: большинство студентов были амхарцами, как и помещик Зырат Зейдиту. От амхарца не жди добра оромо. Тяжко было жить под властью помещика, а все-таки к нему привыкли. У него в долг берешь, ему отдаешь сколько скажет. Еще ни один оромо никогда с долгами не расплатился. Долги на детей перейдут, на внуков, как с дедов отцам переходили.
Помещик, прежде чем исчезнуть из деревни, отпустил по домам девушек, работавших у него за долги родителей. Дал им подарки, велел помнить, что скоро вернется. И тогда простит остальные долги, если не тронут его имущества... А что рука у помещика крепкая и память злая, в Бырхан-Иесу знала каждая семья.
Среди студентов оказался один оромо, но из другого района. Один крестьянин спросил его о чем-то, называя себя по привычке уничижительно «галла».
— Теперь надо называть себя оромо — человек,— ответил студент.
Эта первая капля уважения не растопила недоверия. Но вечером крестьяне обсуждали событие во всех тукулях.
В 1980 году впервые поля крестьян деревни Бырхан-Иесу обрабатывал трактор, присланный из уездного центра. Работали на нем в две смены амхарец и оромо.
На следующий год крестьяне объединились в кооператив. В одной половине помещичьего дома обосновалось правление, в другой открыли школу.
Жизнь в Бырхан-Иесу и сейчас зажиточной не назовешь. Но ынджеру здесь едят каждый день. А по праздникам и мясо.
И когда два года назад у правления повесили объявление, что два раза в неделю будет курсировать автобус, нашлось немало людей оромо, которые смогли его прочитать и растолковать остальным, еще неграмотным, соседям.
Зырат Зейдиту организовал банду. Бандиты укрылись в горах, а по ночам выходили на грязные свои дела. Банду выследили крестьяне-оромо. Вскоре ее ликвидировали.
Помещика судили на площади у здания правления. Он молчал, не отвечал на вопросы и только один раз, повернувшись к своим бывшим крепостным, бросил:
— Грязные галла!
Толпа зашумела:
— Молчи! Мы — оромо! Люди!
Л. Минченко. По материалам зарубежной печати
Глазго Грин — сердце Шотландии
В первые минуты, сойдя с поезда Лондон — Глазго, я никак не мог понять, что происходит. Суббота, шесть часов утра, а люди снуют по улицам, как в час «пик». Перед закрытыми наглухо дверями магазинов (они открываются лишь в десять часов)— очереди. Пожилой продавец газет, прервав привычные заклинания («Стэндарт», «Стэндарт», покупайте «Стэ-э-эндарт!»), охотно пояснил:
— «Одмент дей» — «День дешевой распродажи». Праздник!
...Заспанный портье в отеле «Баканан» с трудом сосредоточился, полистал книгу приезжих и пожал плечами:
— Номер действительно заказан, сэр. К полудню освободится. А сейчас только начало седьмого.
— Хорошо, тогда я прогуляюсь по городу.
— Как хотите, сэр. Сердце Шотландии всегда открыто тем, кто приезжает сюда с добрыми намерениями.
— Сердце Шотландии? Что вы имеете в виду?
— Глазго Грин, сэр.
«Будем биться — победим!»
Центральная площадь украшена гирляндами флажков: недавно закончился национальный фестиваль. Расходится по домам толпа охрипших от всенощного крика подростков в двухцветных шарфах — накануне футболисты «Селтика» опять у кого-то выиграли. Еще минут десять ходьбы, каменные коробки становятся все ниже и ниже, и вдруг открывается набережная Клайда, вся в туманной вате. А дальше, за мостом,— Глазго Грин.
Глазго Грин — средоточие истории Шотландии, микрокосм общественной жизни. Здесь, в этом старейшем и главном публичном парке города, была найдена римская амфора, пролежавшая со 150 года до новой эры. В средние века сюда сгоняли скот на общественное пастбище, тут же располагалась бойня. В Глазго Грин, по преданию, был дан первый толчок промышленной революции. Больше двухсот лет назад в такое же раннее субботнее утро по парку прогуливался Джеймс Уатт, и его осенила бессмертная идея о паровой машине с цилиндром двойного действия. «Я не успел дойти до гольф-клуба,— писал счастливый изобретатель приятелю,— как вся идея совершенно сложилась в моей голове».