Журнал «Вокруг Света» №07 за 1975 год
Шрифт:
Пинега делает крутой вираж, и перед нами вырастает стайка щитовых домиков, — лодки, приткнувшиеся к берегу, туманная скобка моста, шагнувшего через реку. Это Шилега — поселок мостостроителей, штаб большой стройки, которая развернулась в северной тайге.
Трест «Севтрансстрой» прокладывает здесь дорогу, которая уже соединила Архангельск с Пинегой. Впоследствии эта магистраль откроет прямой путь к лесным богатствам междуречья Мезени и Пинеги. Там, на огромной площади, вдали от дорог и жилья, стоят не знающие топора и пилы спелые боры — беломошники, кисличники, брусничники.
Пинега когда-то была «так отрезана от
Много воды утекло с тех пор, но не будет преувеличением, если я скажу, что нас встречали не хуже. Правда, особого фурора 86-й не производил — здесь видели катера и побольше, и поновее; и «ура» никто не кричал; и вопросы, которые задавали нам, были самые обыденные. Но в поведении людей, скрываемые внешним безучастием, сквозили тайная радость и нетерпение. Первое судно за долгие-долгие месяцы зимы!
— Когда встречать караван? (Обычно это спрашивали хозяйственники.)
— На какой барже суперфосфат? (Это, конечно, агроном.)
— Мотоциклы будут? (Механизатор, только что из армии.)
— А детские коляски? (Молодая мать.)
— А нейлоновые кофточки пятьдесят шестого размера? (Кладовщица, эдакая богиня плодородия...)
Епифанов отвечает, что знает, что помнит, но долго мы задерживаться не можем. Пинега, веселая живая дорога, ведет нас все дальше и дальше.
Утро встречаем у деревни с поэтичным и звучным именем Явзора. Утро такое, словно его вымыли родниковой водой. Еще недавно туман столбами ходил по лесным лужайкам — розовый в отсвете солнца, белый в тени сосен. А теперь загустел, напитался собственной испариной, приник к земле и воде.
«Жизнь... жи-и-знь!» — ликует на дальнем болоте журавль. Из сиреневой мглы, из притихших лесов несутся на нас птичьи голоса.
«Вит-тю видел, Вит-тю ви-и-и-дел?» — спрашивает с березы какая-то птаха, видимо, чечевица.
— Видел, видел, — смеется Саша Морев. — Плохой пацан, непутевый.
Но чечевица, недовольная ответом, все спрашивает и спрашивает.
Морев слушает птаху, а думает о своем:
— Эх, сейчас бы в баньку сходить! А, мужики?
И вновь змеится Пинега в изворотах, вновь сошлись в разгульной пляске берега, прыгает катер на быстром течении. Река разливается, и берега ее при этом напоминают красно-зеленую чашу, в которую налита бирюзовая влага. На ярко-желтой отмели мелькают черные точки стрижей. Тишина вокруг такая, что слышен малейший шорох в лесу.
Вот уже сутки катер идет без остановок. Прошлой ночью Епифанов звонил из ближайшего лесопункта в Усть-Пинегу, и ему сказали, что караван из пятнадцати судов уже вошел в устье реки и полным ходом движется к верховьям. Танкеры и самоходки везут свой груз строго по графику, и если сравнить их скорость с нашей, то через "тридцать-сорок часов они настигнут катер
и обойдут. Вот почему мы торопимся. Кроме того, водомерный пост в деревне Согра, конечном пункте нашего путешествия, сообщил угрожающие уровни паводка: 18 мая — 431 сантиметр, 19-го — 440, 20-го — 448.При цифре 448 Епифанов даже подскочил:
— Ну и дела, ну и приключения!
За восемнадцать навигаций, что он провел на Пинеге, это одна из самых рекордных отметок. Теперь понятий, почему он отдал приказ нигде не останавливаться, строго экономить горючее, беречь машину.
Больше всего гидрограф боится за пойму в верховьях реки: «Вот где будет работенка! При такой воде, видно, все прошлогодние знаки унесло». Я трижды бывал на верхней Пинеге, но этого места себе не представляю. Речка, как речка, течет в высоких цветочных берегах, трава по пояс, жаворонки в небе, кой-где осина, ива, березняк; на горизонте бродят идиллические стада, а в тихих омутах удят рыбу деревенские ребятишки — окунь, сорога, елец...
Чем ближе к верховьям, тем уже русло и больше пены — верный признак того, -что вода еще будет прибывать. Катер идет вдоль огромных, нависших над рекой штабелей бревен. Скоро их скатят вниз, и бревна поплывут к запани, а оттуда в Архангельск на лесопильные заводы... Мимо пролетают берега — две тугие размашистые косы с вплетенными в них деревьями и кустами. Вылетают из-за поворота рыжие кручи, глухие ельники, зеленые пожни с тихими озерцами и одинокие замшелые избушки — приюты сплавщиков и пастухов.
Пойма открывается неожиданно. Я даже не сразу сообразил, что это и есть то самое место, о котором говорил Епифанов. Летом, когда я плыл на лодке, здесь были крутые песчаные откосы, увенчанные густыми шапками зарослей; на них приходилось смотреть, задрав голову.
Сейчас мы лавируем среди этих зарослей. И кругом острова, острова. По колено в воде стоят сумрачные ели и осинки, трещат голые верхушки ивняка — бьет, заливает его наша волна. На первый взгляд все остается на своих местах: и вода, и кусты, и деревья. Но где Пинега, где фарватер?
Капитан Морев в растерянности. Он впервые в верховьях и никак не может сориентироваться: нет прежних створных знаков. Штурвал принимает опытный Володя Визжачий. Не сбавляя скорости, катер обходит деревья и пни, таранит кусты. Нужно срочно найти пару подходящих лесин, чтобы прибить к ним навигационные знаки. Иначе, чего доброго, караван угодит прямо в лес.
На одном из островков, где посуше, мы вбиваем столб, укрепляем на нем два белых щита. Один обращен назад, к створу, который уже пройден; другой нацелен вперед, на избушку — там предстоит новая работа. Но это только издали кажется, что избушка, на самом деле нечто вроде старообрядческой часовни. Фундамент ее наполовину повис над обрывом, обнажая черные прогнившие бревна, и трудно сказать, какие силы удерживают ее на земле.
Но нам некогда рассматривать «богово место». Мы ставим новый столб со щитом, утрамбовываем землю вокруг него и спешим дальше — до «финиша» добрых шесть часов хода.
Взгляд тонет в сумасшедшем разгуле воды, Половодье не пощадило ни створы, ни совхозные поля с нежными заплатами озимых. Там, где раньше бродили стада, плывут ящики, бревна, лодки и даже сани. Залитый по кабину, стоит старенький «Беларусь». И кругом множество течений с резкими перепадами высот; иногда кажется, что мы плывем в гору.