Журнал «Вокруг Света» №07 за 1975 год
Шрифт:
На Мадагаскаре в указе царя Андрианампунимерина (1731—1810 гг.) говорилось: «Когда вы будете делить свое добро, дайте большую долю старшему из детей, так как он раньше младших стал принимать участие в приобретении вашего имущества и разделял ваши трудности при этом». У бантуязычных народов Африки первенец почитался как священное и неприкосновенное лицо и имел преимущества перед остальными детьми.
В Полинезии верили, что в старшего сына вселялся бог. Там принцип старшинства проводился со столь железной последовательностью, что нередко потомки одного и того же предка через несколько поколений оказывались на различных общественных полюсах. Одни принадлежали к благородному сословию вождей, другие — к сословию зависимых от них и обложенных повинностями общинников.
И все же старшим сыном было выгодно быть не всегда и не везде. В той же самой средневековой
В западных областях Германии, отмечал один из этнографов, еще в начале прошлого века «никто из старших детей не претендовал на обязательную законную долю, и все они подчинялись обычаю перехода наследства к младшему члену семьи даже в том случае, если им ничего не доставалось, нисколько не помышляя о том, чтобы предъявить свои неотъемлемые, основанные на законе права на участие в наследстве; даже когда крестьянин умирал, не оставив обычного завещания, дети соглашались на переход всего имущества безраздельно к младшему сыну».
У живущих в Бирме чинов семейное имущество нередко также переходило к младшему сыну, а у сибирских долган принято было как можно скорее женить и отделить старших братьев, чтобы младший мог получить наследство. В недавнем прошлом минорат был широко распространен у кочевников — монголов, казахов, башкир и многих других.
Итак, все зависело от того, чтобы «суметь» родиться вовремя. Но одного этого было еще недостаточно, потому что у многих народов оба правила наследования подчас сосуществовали друг с другом. При этом в наследовании социального статуса и ранга мог соблюдаться майоратный принцип, а в наследовании имущества — миноратный. Или майорат мог соблюдаться в одних слоях общества, а минорат в других. В прошлом веке один из ученых писал, что в Германии привилегия первородства встречается главным образом у князей и королей, а привилегия последнего рождения больше у крестьян.
Но иногда встречались еще более запутанные ситуации. Недавно я был на научной конференции в Элисте. Калмыцкие коллеги, зная, что я специально интересуюсь миноратом у кочевников, показали мне любопытную архивную выписку из дела начала XIX века. Речь в ней шла о тяжбе за аймак умершего зайсанга, который тот завещал младшему сыну. (Несколько упрощая, можно сказать, что зайсанг — это мелкий калмыцкий феодал, а аймак в данном случае — подчиненные ему рядовые кочевники.) Старшие братья опротестовали дело, ссылаясь на право первородства. Русские власти создали специальную комиссию, опросили стариков и выяснили... что в прошлом у калмыков встречался и миноратный и майоратный принципы наследования. Так что каждый из братьев и их покойный отец были по-своему правы. Трудно в подобной ситуации судить по справедливости.
В чем же все-таки дело? Откуда бралась столь запутанная картина?
Отцы и дети
Хорошо известно, что старое какое-то время сосуществует с новым. Это в жизни. А в обычае, праве, законе, которые являются отражением жизни и никогда за ней полностью не поспевают, тем более. Поэтому нет ничего удивительного в том, что минорат у различных народов какое-то время мог существовать бок о бок с майоратом. К тому же с ними иногда были переплетены интересы различных классов и слоев общества.
Важнее поэтому выяснить, какие причины вообще вызывали к жизни и минорат и майорат, откуда взялось предпочтение одних детей перед другими. Следы ведут в семью.
Что делать с взрослыми детьми? Следует ли им жить отдельно от родителей или вместе с ними? Проблема эта родилась не сегодня и не вчера. До сих пор каждое общество пыталось решить ее по-своему. И решение это было связано в первую очередь не с нехваткой жилплощади и не с тем, что теща или свекровь готовы уйти на пенсию, чтобы сидеть с внуком, а с экономической и социальной сторонами жизни.
В одних обществах взрослых и женатых сыновей стремились выделить из семьи с тем, чтобы они построили отдельное жилище и завели самостоятельное хозяйство. Но родители старели и начинали нуждаться в помощнике. Им чаще других становился младший сын, потому что он подрастал как раз к тому времени, когда отец с матерью начинали чувствовать приближение
старости. Младший сын не отделялся от родителей, а оставался с ними до их смерти. Он должен был заботиться о стариках и незамужних сестрах, поддерживать семейные обряды. В XIX веке в Тамбовской губернии отец, умирая, всегда благословлял «младшего на корне сидеть», который и получал отцовский дом, а иногда и большую часть имущества.В семьях другого типа — их этнографы называют «большими», или «расширенными», — и отец, и его женатые сыновья, и нередко даже внуки жили вместе и вели общее хозяйство. И несмотря на то, что такие семьи насчитывали подчас сто, а то и более человек, ссор в них было значительно меньше, чем в иной современной. Правда, в них ни одна сноха не осмеливалась перечить свекрови или свекру.
А когда отец умирал, место главы семьи обычно занимал старший брат. Ведь он был и старше других, и опытнее, и в хозяйстве уже успел много поработать. Отсюда было уже недалеко до майората. Рано или поздно — нередко это бывало после смерти главы семьи — большие семьи разделялись. И тогда старший брат или братья, пользуясь своим возрастом и положением, захватывали себе большую долю имущества, обижая и обездоливая младших.
И недаром так много места в сказках занимают рассказы о несправедливостях старших братьев, о том, как лишают они младшего законной доли наследства. Только в сказках Иванушки в конечном счете всегда побеждают. А в действительности все часто было по-другому.
И все же из рассказа об Иванушке, по-моему, напрашивается весьма оптимистический вывод о том, как неистребимо в людях чувство справедливости. Пусть нередко оно попиралось и подавлялось, пусть не было для него возможности проявиться в жизни, но оно все же находило себе выход. Хотя бы в сказках. Потому что сказки — это тоже часть жизни. Очень мудрая ее часть.
А. Хазанов, кандидат исторических наук
«Каи-co», карнавал!
Страну эту называют иногда новым Вавилоном. Уж так сложилась история Тринидада и Тобаго, что живут здесь люди многих национальностей. Волны иммигрантов накатывались одна за другой. Половина населения — потомки привезенных сюда когда-то негров-рабов, предки индийцев приплыли сюда тоже давненько, завербовавшись сельскохозяйственными рабочими на плантации. Осели здесь испанцы и сирийцы, китайцы и французы... И все везли сюда свои обычаи, свою музыку и песни. Стержнем тринидадской — да и всей вест-индской — музыки стали пульсирующие барабанные ритмы Африки. А танец лимбо — известное теперь чуть не по всему миру лимбо — в основе тоже африканский танец, хоть и отправился в странствия по свету из Тринидада. Мало кто сегодня вспоминает, что был он когда-то частью культа мертвых. Теперь этот сложный танец, в своем классическом виде требующий немалой физической силы и выносливости, — важная туристская приманка. Индийские переселенцы привезли свои печальные песни и разнообразнейшие музыкальные инструменты: и ударные, и смычковые, и щипковые. Под пиликающие звуки скрипок, бренчанье бубнов и звон колокольчиков танцуют здесь английские и шотландские рилы и джиги. А в некоторых деревнях сохраняется испанский обычай ходить от дома к дому и петь под гитару романсы, многие из которых уж и в самой Испании не помнят...
И все это многообразие ритмов выплескивается наружу, когда приходит время карнавала. Готовиться к нему начинают задолго: в течение всего года из самого скудного семейного бюджета хоть что-то выделяется на карнавальный костюм. Ведь шествие сплетается из выступлений отдельных групп, и у каждой свой сюжет, который хранится в глубочайшей тайне, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не проведал, не украл идею, не сглазил, наконец.
В канун карнавала Порт-оф-Спейн, столица Тринидада и Тобаго, совсем не тот, что в будни. Здесь проходят репетиции оркестров и исполнителей калипсо. Оркестры эти — в Тринидаде их называют «кастрюльными» — заслуживают того, чтобы сказать о них особо. Говорят, что впервые «кастрюльный» оркестр стихийно прозвучал в день окончания второй мировой войны, когда жители Порт-оф-Спейна, выражая свое ликование, вышли на улицы, прихватив с собой кастрюли, сковородки, разные жестянки, выкатив железные бочки из-под бензина, — словом, все, что могло греметь, звенеть, грохотать...