Журнал «Вокруг Света» №07 за 1975 год

— Его преподобие Дэвид Прайс, мистер, и это хороший, богобоязненный человек. Только вчера я отнес ему стручковой фасоли. А работаю я у мистера Доджа, он хозяин гринуэйского поместья, и еще у него, говорят, конный завод в Ньюмаркете.

— Чарлз Додж? — переспросил младший офицер.

— Ну да, Чарли Додж. Узнайте, знаком ли он со старым Сэмом Гейтсом.

И в этот-то момент старого Сэма пронзила великая догадка.

— Скажу больше, я даже знаю, где находится этот самый Пауль. Он работает садовником в... — Сэм нахмурил лоб и, помяв шляпу, вспомнил: — Майтено.

Старший офицер так и ахнул:

— Майтон-ан-от! Бог ты мой! С чего это ты взял, старик?

Сэм хотел рассказать о своем приключении и о том, что он слышал от немецких офицеров, но почувствовал усталость и, прервав себя на полуслове, сказал:

— У вас нету перекусить, сэр, и еще бы стакан пива? Я обычно в двенадцать обедаю.

Офицеры засмеялись, и старший сказал:

— Принесите ему поесть, Брэдшо, и бутылку пива из офицерской столовой. Старика мы пока задержим. Любопытная фигура.

Пока Брэдшо выполнял указание, старший вызвал еще одного офицера.

— Гейтсхед, — сказал он, — позвоните в генштаб, пусть возьмут садовника в монастыре, что на вершине холма, и сообщат нам.

Офицер козырнул и вышел, а через несколько минут старику принесли поднос с горячей едой, большую бутылку пива и оставили его одного в уголке комнаты. И уж он воздал должное угощению, оказал честь и себе, и своему графству.

Тем временем офицеры погрузились в свои дела. В комнату то и дело входили и выходили, разглядывали карты, неистово звонили телефоны. Гастрономическим операциям старого Сэма они не мешали. Он дочиста вымакал столовские судки и выпил все пиво до капли. Старший офицер не забыл предложить ему сигарету, но Сэм ответил:

— Премного благодарен, только я уж лучше трубочку.

— А, ну-ну. Дымите.

Он закурил, и клубы самосада заполнили комнату. Кто-то открыл второе окно, а молодой офицер, тот, который первым с ним заговорил, глянув на него, вдруг воскликнул:

— Не виновен, честное слово, не виновен! Такого табака нигде, кроме Норфолка, не сыщешь.

Прошел, должно быть, час, когда появился еще один офицер.

— Депеша из генштаба, сэр, — доложил он.

— Ну?

— Садовник из монастыря святой Элоизы арестован, есть все основания полагать, что это небезызвестный Пауль Юпертс.

Полковник поднялся и так и просиял весь. Он подошел к старому Сэму и потряс его руку.

— Мистер Гейтс, какой же вы молодец! Вы и представить себе не можете, что вы для нас сделали. Ваша честь восстановлена. Благодарное правительство, вероятно, отметит вас пятью шиллингами или крестом Виктории, или другой наградой. А пока — что могу сделать для вас лично я?

Старый Сэм почесал подбородок.

— Я хочу вернуться домой, — сказал он.

— Что ж, даже это можно устроить.

— Я хочу поспеть к чаю.

— В какое время вы пьете чай?

— В пять или около того.

— Ясно.

Добрая улыбка промелькнула в глазах полковника. Он повернулся к офицеру, стоявшему у стола, и спросил:

— Рейке, кто-нибудь летит сегодня через пролив с донесением?

— Да, сэр, — ответил тот. — Капитан Дженнингс вылетает в три.

— Попросите его ко мне.

Через десять минут вошел молодой человек в форме летного офицера.

— А, Дженнингс, — обратился к нему полковник, — тут есть одно дельце. Оно касается чести британской армии. Мой друг, вот он, Сэм Гейтс, прибыл из Хэлвешэма в Норфолке, чтобы передать нам важное сообщение. Я обещал ему, что он вернется домой к чаю. Вы можете взять пассажира?

Молодой человек вскинул голову и засмеялся.

— Господи! — воскликнул он. — Вот это дед! Да, пожалуй, смогу. Где это захолустье?

Достали большую карту военно-геодезического управления (отобранную у немецкого офицера), и молодой человек внимательно ее изучил.

Ровно в три часа старый Сэм, став теперь чем-то вроде героя, и довольный, что избежал неловкости, связанной с этим новым для него положением, опять устремился на «эроплане» в небо.

Без двадцати пять он высадился посреди брюквенного поля мистера Доджа. Веселый молодой человек пожал ему руку и полетел дальше, в глубь страны. Старый Сэм сел на землю и осмотрел поле.

— Хорошенькое дельце, доложу я вам, — пробормотал он и глянул вдоль рядов нетронутого турнепса. У него было в запасе еще двадцать минут, и он не спеша пошел вдоль грядки, которую начал утром, и закончил ее. Затем собрал инвентарь и двинулся домой.

Когда он огибал луг Стилуэя, из рощицы появилась с корзинкой на руке его племянница.

— Ну, дядя, — опять спросила она, — какие ноости?

И вот тут-то старый Сэм разошелся не на шутку.

— Ноости! — взорвался он. — Ноости! Чертова девчонка! Какие тут могут быть «ноости»? Шестьдесят девять лет живу я в этих краях, мотыжу, полю да присматриваю за овцами Чарли Доджа. Неужто я похож на этих людей из книжек, у которых что ни день, то и «ноости»! Или мало мне, что заработка хватает на хлеб и стакан пива и есть где приклонить голову, чтобы еще хотеть «ноостей», «ноостей», «ноостей»! Пойми ты наконец, половина всех бед в мире из-за них. Дьявол их забери, эти «ноости»!

И, повернувшись к девчонке спиной, пошел, пыхая трубкой, вверх по склону.

Перевели с английского Владимир Постников и Игорь Золотарев

Дагдан

Только очень талантливый народ может создавать такие ювелирные шедевры, какие мне приходилось встречать в долгих путешествиях по Туркмении. Серебряные и позолоченные украшения с сердоликом, цветным стеклом и бирюзой; пряжки, сложные держатели платков, височные кольца; пирамидальные серьги с подвесками, напоминающие чем-то порталы мечетей и медресе с прорезями в металле в виде узких арок и арочек...

Эта эмоционально активная роль украшений, так же как традиционная яркость одежд у жителей монотонных, часто «бесцветных» равнин, сложилась издревле и возникла, быть может, как противовес суровой природе, как символ самоутверждения. Человек, носящий великолепные украшения и яркую одежду, кажется издалека весенним огненным тюльпаном среди пустынной степи или маком в предгорьях... И здесь нельзя не заметить гуманистических начал народного творчества, так неразрывно связанного с поиском красоты в природе, и потому долговечного, и вместе с тем столь естественного, как щебет птиц, цветение трав или смена времен года...